Останавливаемся. Двери авто открываются, и майор посылает Витьку открывать ворота. Слышу, как скрепят железные ворота. Мои похитители матерятся между собой. Машина въезжает во двор и останавливается.
Скрипит запор замка и багажник открывается. От яркого света я щурюсь и не сразу замечаю мужика, он легко поднимает меня, взваливает на плечо, и куда-то несет. Видимо меня заносит в сарай, сквозь дощатые стены пробивается свет, на полу грязно, рядом верстак с инструментами, весь пол в стружке.
– Ну, вот и приехали,– говорит он, голос его мягкий, но глаза холодные. – Сиди смирно, скоро все кончится.
Он водружает меня на деревянный стул с высокой спинкой. Руки связаны по локоть, кисти сильно стянуты, ноги – до щиколоток. Не распутать, не освободиться.
Мужик уходит и запирает сарай на замок. Хочу встать, но понимаю, что ноги так онемели, что нужно время, чтоб я их опять начала чувствовать. Поэтому начинаю разминать, насколько это возможно, руки и ноги, постепенно мурашки перестают бегать по конечностям, и хотя они еще холодные, я уже чувствую их.
Примерно через час приходит майор, похабно улыбается, щурит свои отекшие от пьянки глазки.
– Ну, что сука, отбегалась. Сейчас подпишешь нам бумажки, вечерком мы организуем тройничок, чуть покувыркаемся, а потом тебе в расход пустим. Прикопаем в местном лесочке, тут вокруг на десяток километров ни души,– и Семен ржет, довольный собой.
– Не смогу я ничего подписать, руки затекли,– я в голове уже начинаю прокручивать возможности побега.
– Ладно, ты уже никуда не денешься, ослаблю немного путы.
Он развязывает мне ноги, и руки, затем заводит руки за спинку стула, так что приходится прогнуться назад, и связывает сзади кисти. Видимо моя поза его очень вдохновила, он начинает трогать мою грудь. И забывает привязать мне ноги. И тут на пороге появляется Ангелина.
– Семен, ты что делаешь? – визгливо орет она.
– Ничего, проверяю на наличие оружия? – глумливо улыбается Семен.
– Уйди, дай я с ней поговорю.
Видимо от сильных переживаний, от того, что участвовала в чем-то незаконном, моя мачеха осунулась как-то, губы-пельмени стали выглядеть неестественно и вычурно, как будто бутафорские. Гель, что вкалывала она себе в лицо, сбился какими-то комками, еще больше исказив и без того не самое красивое лицо. Волосы неряшливо заколоты, одета она в простую футболку и джинсы. Она не была похожа на Ангелину, которую я знала всю свою жизнь.
– Дрянь такая, – начала она, как только за Семеном закрылась дверь.– Не могла спокойно выйти замуж за Витьку, мы могли все документы подписать, и жила бы ты дальше, как раньше, так нет, побегать решила.
– От хорошей жизни, наверное, сбежала, – решила дать отпор ей.– Надоело батрачить на тебя, деньги на твои пластические операции зарабатывать, хотя тебе уже и они не помогают.
–Ах, ты – дрянь,– Ангелина отвесила мне пощечину. – Ишь, говорить научилась, дрянь малолетняя, мало я тебя в детстве учила, надо было еще больше бить, чтобы всю дурь из тебя выбить.
– Ты сама дрянь, тебя не любит никто, даже твой Семен Петрович.
У Ангелины сверкнули глаза, и она снова ударила меня по лицу, ее удары только сильнее раззадоривали меня. Так и хотелось выплеснуть на нее все, что накопилось у меня за время моего нерадостного детства.
– Ты такая же проститутка, как твоя мать, думаешь, твой мальчик повелся на тебя, да на деньги он повелся. Это мои деньги, мои. И с такими деньгами у меня будет столько мужчин, сколько я захочу.
– Тебе я смотрю только деньги и нужны, – снова подначиваю, я в попытке докопаться до правды, чувствую, что сейчас в эмоциональном накале она может выложить все, что столько лет боялась мне рассказать.
– Да, что ты знаешь, дрянь малолетняя, я за эти деньги отца родного убила!!!!
Вот это признание! На минуту в сарае повисает гробовая тишина. Лицо Ангелины меняется, в ее глазах появляется страх, явно она не хотела это говорить, признание просто вырвалось в гневе. Ангелина семенит к выходу и выглядывает, видимо, поблизости никого нет, она выдыхает и возвращается ко мне.
– Я за эти деньги хоть кого убью, – говорит она уже тише.– Знала бы раньше, что отец завещание собрался переписывать, сразу бы грохнула. Сука, он мне мозги начал промывать, видишь ли, я, как дочь профессора, недостойную жизнь веду, мужиков у меня много,– в запале бормочет Ангелина, ее взгляд расфокусированный, почти безумный. – Не надо было ему меня учить, я сама лучше знаю, как себя вести и как жить. Я жить хотела хорошо, чтоб шампанское рекой, мужик каждый день новый, одежда лучшая, поездки по курортам. Не учил бы меня жить, может, до сих пор жив бы был. Яду ему подсыпала, он и скопытился.