— Я хотела лишить тебя всего. И это… это было только первым шагом! В конце у тебя бы ничего не осталось, Руслан. Ничего.
Наташа нервно заломила пальцы, губы её побледнели. Выглядела она, словно одержимая: в глазах нездоровый блеск, болезненная бледность в хрупких чертах, и эти нервные движения рук… На миг мне показалось, что с головой у неё и правда что-то не так, но уже в следующий момент она будто бы пришла в себя. Лицо её вновь стало непроницаемым, к губам вернулся цвет.
— Я сразу поняла, что между вами что-то происходит, — сказала Наташа, обведя взглядом комнату. Остановилась на Лесе, потом посмотрела на меня. — Ты всегда считал меня глупее, чем я есть, Руслан. Но неужели ты думал, что женщина может не заметить такое? Неужели ты — взрослый человек, думал, что я настолько слепа, что ничего не увижу?
На этот раз очередь молчать выпала мне. Пожалуй, тут я действительно дал маху. Стоило признаться сразу… Сразу, едва только я понял, что меня тенят к Леське. Не то чтобы я затянул, но… Изменилось бы что-нибудь? Вряд ли, и я это понимал. Но всё же считать Наташу столь неразумной, как это сделал я — не стоило. В этом я действительно виноват. Наташа усмехнулась и покачала головой.
— Я бы сделала всё, Руслан, чтобы Леся тебя бросила. Я бы сделала всё, чтобы ты почувствовал, что такое горечь разочарования. Я бы направила её, заставила растоптать тебя точно так же, как растоптал меня когда-то ты сам!
— Я не понимаю тебя, Наташа, — проговорил я, качая головой. Нет, она всё же безумна! Безумна, мать её! Какому нормальному человеку в здравом уме придёт в башку нести подобное?!
- Не понимаешь? — Она запрокинула голову и рассмеялась звонким, похожим на перелив колокольчика смехом. — Подожди, — смех резко оборвался. — Сейчас я покажу тебе.
Плавно, словно не касаясь пола, она выскользнула из гостиной, оставив нас с Лесей наедине. Мне хотелось схватиться за голову и стиснуть руками виски. Мозг, казалось, плавился. Я словно бы участвовал в абсурдной театральной постановке без права уйти со сцены. Судя по всему, Леся чувствовала себя точно так же. Взгляд её был растерянным, щёки бледными, под глазами пролегли тени. Она ещё не до конца пришла в себя после вчерашних излияний, а тут её безумная мамаша…
— Мне кажется, у неё с головой не всё в порядке, — тихо сказал я, глядя на Лесю.
Та прикусила губу. Судя по всему, мысли у неё были схожими. В глазах её я видел тревогу, вся её поза выдавала напряжение. Господи, досталось же ей… Закончится это всё — увезу её на пару недель куда-нибудь подальше. Только мы вдвоём и никого больше. Хватит!
Наташа появилась бесшумно. Тенью впорхнула в гостиную и, не успел я ничего понять, навела на меня дуло пистолета. Я уставился на неё со смесью растерянности и напряжения. Страшно не было, было дико! Дико, мать её! И ещё Леся… Я быстро глянул на неё, и увидел, как от её лица отлила краска. Большие карие глаза стали совсем тёмными, тени под глазами превратились в огромные круги.
— Вы с Хавронским превратили мою жизнь в ад, — спокойно и холодно проговорила Наташа, не сводя с меня пистолета. — Он всю жизнь пытался загладить свою вину. Пыжился, пытался создать видимость семьи… Иллюзия! — выкрикнула она. — Всё это была фальшивка! Нельзя построить ничего на гнили! Как же я его ненавидела… — Она мотнула пистолетом и тут же навела его снова. — Я ненавидела вас обоих!! Как же я мечтала отомстить вам… И ему, и тебе! Как же я хотела, чтобы оба вы горели в аду!
Она стиснула челюсти, в глазах её вспыхнул огонь. Пистолет был слишком тяжёлый для её маленькой руки, но она продолжала сжимать его. Костяшки её пальцев побелели, а в глазах отражалась жажда мести. Действительно ничего не осталось от той красивой юной девочки… Виноват ли в этом был Хавронский? Виноват ли в этом был я? Хрен уже разберёшь… А, может быть, и не было никогда той Наташи, что я помнил?! Может быть, это я что-то придумал себе?!
— А потом в моей жизни появился Филипп, — сказала Наташа неожиданно спокойно. — С ним я впервые за долгое время почувствовала себя живой. Он хотел денег, а я… я хотела отомстить. Он стал моей возможностью, а я — его. Я дала ему деньги, он мне — свободу.
Я смотрел на женщину, которую когда-то любил и чувствовал отвращение. Но при этом часть правды в её словах была. Была, чёрт подери!
— Прости меня, Наташа, — совершенно искренне сказал я. — Я виноват. Но я действительно любил тебя…