Покойники вернулись в гробы под бумажными венками и стихотворными надписями, в корчемке застучал бокал о бокал: «Вечная память!".
Умершие утратили голос, величие и любовь, опять стали обычными, хворыми, лысыми, хромыми, придирчивыми, лживыми, слабыми... Ничем не лучше живых...
Ростовщик Губерман женился в пятый раз. Мадемуазель Горобец неожиданно получила наследство и переоборудовала мастерскую, где сейчас несколько местных девушек строчили под ее надзором на машинках «Зингер», а сама мадемуазель, держа в дебелой руке с кольцами чашку с чаем, второй раскладывала бесконечные пасьянсы «Пирамида» и «Могила Наполеона». Пан Вабищевич тоже женился — на дочери преподавателя латинского языка, которую за глаза называли Верка-Прищепка. А тетя Крыся удостаивала своего ветеринара бумажным венком на Радуницу и панихидой в определенные поминальные дни.
За вечный покой в тот год было выпито втрое больше обычного. Вечная война мертвого и живого закончилась временной эфемерной победой последнего. Жизнь показала беззубой смерти розовый язык и содрала с прошлого фальшивые оборки...
Но...
Но никто не решился бы утверждать, что город Б* не жалел о тех мертвецах, рожденных в необъятным чреве шарлатанки Аманды, что черные страусиные перья не всколыхиваются время от времени над уравновешенной местечковой жизнью... И что такое три рубля по сравнению с вечной жаждой души — желанием чуда и бессмертия...
Р.S. Ходил еще слух, будто были присланные на почту города Б* в качестве части наследства черноволосой мадемуазель Горобец многочисленные коробки и ящики, и будто был там саквояж, очень похожий на тот, который видели в руке спиритуалиста Бурдейко. А когда открыла мадемуазель большую круглую коробку, якобы колыхнулись там черные страусиные перья... Но мадемуазель Горобец с плачем склонилась над ними, так что определенно никто ничего не узнал...
ВОЗНЕСЕНИЕ ГАНИМЕДА
Юпитер похитил прекрасного юношу Ганимеда, сына троянского царя, и сделал его своим виночерпием на Олимпе.
Ну кому какое дело до того, что происходит на заднем дворе корчмы?
Понятно, что место это не самое подходящее для романтических свиданий, философских размышлений и дружеской беседы.
Тем более если посетители упомянутого заведения пьют много пива...
Однако задний двор знаменитой Бурыговой корчемки в городе Б* не подпадал под такое определение.
Хотя бы потому, что такого двора как бы и не существовало.
Любопытного встречал высокий плотный забор, справлять малую нужду возле которого мешал аккуратный глубокий ров. За забором виделись пышные кусты сирени — в отличие от сухих веток под окнами самой корчмы. Жизнь этого питейного заведения разделялась на две половины. С одной стороны, так сказать, с фасада, была непосредственно корчма, зал, полный посетителей, где звучала лихая музыка, пребывал сам пан Бурыга, солидный, усатый, громкоголосый; бокалы, штоф, резные дубовые столы и лавки, вечный шум и гам.
А с другой стороны... С другой стороны текла размеренная семейная жизнь Антона Бурыги, ибо нет у корчмаря иного дома, чем корчма, и у детей его не будет... И помогут ли тут заборы, рвы и собаки?..
Но постарался пан Бурыга, чтобы граница меж двумя его жизнями была как можно глубокой и непроницаемой. И никто не видел тетушки Марыси, завсегдатайки церкви и ярмарки, на той половине ее дома, где пилось, лилось и пелось. Не спешила она в качестве корчмарки-веселухи к нетерпеливым посетителям с пенными бокалами, не ругала безденежных любителей горилки, не подмигивала молодцеватым музыкантам, чтобы поддали страсти, чтобы заглушили чей-то тоскливый плач о невозвратной сладкой молодости и горькой взрослой жизни...
Хотя ели да нахваливали посетители блюда, приготовленные тетушкой Марысей, но не была она корчмаркой. Жужжала пчелкой на заднем дворе, обнесенном высоким забором, растила свои цветники и любимого сыночка-колокольчика, кудрявого ангелочка Данилку. А каким умненьким он рос! Ну разве место такому в корчме!
И собирал деньги Антон Бурыга, откладывал старательно, чтобы не имел сынок потребности в грешном трактирном ремесле, чтобы вышел в люди! Да не тут, в городе Б*, а где-то там, где не трактирчик, а большие рестораны с широкими зеркальными окнами, где живет дальний родственник, двоюродный брат тетушки Марыси, господин Квятковский, который ходит в сюртуке и цилиндре, курит тонкие, как соломинка, сигаретки, а на вопросы о занятии с достоинством отвечает: «Я, брат, чиновник высокого класса, служу на благо обществу».