старший мой, опора.
Как идет коса лугами —
столько накосила! —
Говори со мной руками,
доброта и сила.
Говори! И не полова —
хлеб, шуршащий спело, —
тихо народится слово,
прочное, как дело.
«На баррикадах любви…»
На баррикадах любви
ростовщики и барышники,
и толмачи не нужны.
В ход – кирпичи и булыжники…
Только бессильны они
против огня и брони.
На баррикадах любви
драться с тобою нам выпало.
Господа не гневи!
Столько бойцов уже выбыло,
столько – получше нас – выбило
на баррикадах любви.
На баррикадах любви
проигрыш был или выигрыш?
Враг мой, пора бы понять.
Бросишь оружие? Выпалишь?
В сердце замученном выболишь
или воскреснешь опять?
На баррикадах любви —
столько досталось там ворону…
Даже и небо в крови.
Но, что волшебно и здорово:
мы по одну были сторону
на баррикадах любви!
На баррикадах любви
горя глотали мы мало ли?
Нас у него отними.
Голенькие, как у Маугли,
руки мои подними,
ими себя обними…
На баррикадах любви.
«Есть такая доверчивость в том…»
Есть такая доверчивость в том,
как ты спишь, беззащитно и сладко,
и становится домом палатка,
и случайное лежбище – дом.
Нас безгрешностью детства святой
сладкий миг пробуждения метит,
и забыто младенчество светит
гуттаперчевой наготой.
Так спокойно слетает листва
с веток зрелой осенней порою.
Так пронзительно брату с сестрою
открывается тайна родства.
На крови этот Спас, на крови.
Но – дитя всех бедой погребенных —
замираю, твой трудный ребенок,
под отцовской ладонью любви.
Дон Жуан Случайно услышанный монолог
…Я бы тихо свой век доживала,
позабыв про убогое зло.
Только встретила я Дон Жуана.
Поздновато, а все ж повезло!
Что сказать вам? Как все это было?
Но доступна грамматика всем.
Я любила его, я любила!
Остальное не важно совсем.
А какой же он был? А такой же,
как с другими: с тобой и с тобой.
Только были мы все же не схожи
с самой лучшею парой любой.
Коль от лжи, как от правды, оттаю,
ложь ли то, что рождает не ложь?
Дон Жуан, сохрани свою тайну!
Без нее не один ты умрешь.
Дон Жуан убивающе любит.
Этих шелковых рук не разжать…
Но бывает: рождение губит,
а погибель способна рождать.
Я ни с кем пререкаться не стану,
лишь шепну, умоляя почти:
«Дон Жуан, сохрани свою тайну,
соврати и любовь возврати!..»
«Я полюбила быт за то…»
Я полюбила быт за то,
что он наш общий быт,
что у меня твое пальто
на вешалке висит.
За тесноту, за тарарам,
где все же мы в тепле,
за то, что кофе по утрам
варю лишь я тебе.
За то, что хлеб или цветы —
привыкла я с трудом! —
приносишь вечером и ты,
как птица в клюве, в дом.
Пускай нас заедает быт,
пускай сожрет нас, пусть, —
тот, где в твоих ладонях спит
мой очумелый пульс.
Тот, где до нас нет дела всем,
где нет особых вех,
где по-московски ровно в семь
он будит нас для всех.«…»
Храни меня, прошедшая любовь,
во благо обрати мой горький опыт,
от нежности храни, которой топят
и обращают в нищих и рабов.
Храни меня всей памятью моей.
Не дай застыть с протянутой рукою.
Скажи, неужто, испытав такое,
мы все же не становимся мудрей?
Храни от веры, страстной и слепой,
в то, что случайность обернется вечным.
… А встречный остается только встречным
не встреченным, собой, а не судьбой.