Адия тоже хотела иметь папу… когда ей исполнилось четыре, говорила об этом чаще обычного.
Когда доча была совсем малышкой, она спросила, почему мой брат, ее дядя Марат, может быть папой двоюродного братика Алана, а ее – нет… Помню, как проревела всю ночь.
Как-то во время ужина дочка сказала, что девочки со двора не верят, что у нее есть отец. «Я хочу пошутить, что дядя Марат – мой папа. А то девочки ждут не дождутся, когда придет мой настоящий папа…» Я не знала, что ответить, и велела есть молча.
И вот через шесть лет после рождения дочки должна была состояться ее встреча с отцом.
– Адия, сегодня посидишь с няней, мне надо вечером на работу, – сказала я, забрав ее из садика.
Она промолчала.
– Слышишь? – повторила я.
– А мы завтра идем к папе? – осторожно, боясь отказа, спросила она.
– Да, я тебе говорю про сегодня. Сегодня у меня много работы, – раздраженно ответила я. Я не хотела, чтобы мой ребенок придавал важность предстоящей встрече, а потом, если отец пропадет вновь, страдал. Глупое желание раненой материнской души.
– Хм-м-м, – только и выдал мой испуганный птенчик, не поворачиваясь ко мне и глядя в окно автомобиля.
Я вернулась к полуночи. Отпустив няню, пила чай и через открытую дверь наблюдала, как Адека с выражением крайней озабоченности на лице запихивает в рюкзак кукол, блестящий блокнот, помаду и прочее нажитое к своим шести годам.
«Хочет показать отцу», – подумала я.
Потом устало направилась в спальню, попутно крикнула дочери: «Давай спать!»
Скинула покрывало на пол, начала взбивать подушку, чтобы выбить и тревожащие мысли из головы, пока не заметила, что дочь стоит у порога нашей спальни.
– Мам, как думаешь, а в этом платье я понравлюсь папе?
Словно кто-то тяжелой мохнатой лапой надавил мне на сердце… или треснул по ушам. Я на секунду даже оглохла от ее страха быть отвергнутой отцом.
В субботу утром миру явился наилучший вариант Адии, о котором я даже не догадывалась. Дочь с утра почистила зубы, не заплевав все вокруг, кое-как застелила нашу общую кровать. Едва я скрылась в дверях уборной, наворотила дел с оладьями, за неимением обычного молока потратив мое дорогое миндальное. Сделала ответный комплимент на мою похвалу «Очень вкусные оладьи, спасибо, жаным» – «Мам, я хочу готовить так же вкусно, как ты, когда вырасту». Зачем-то я решила поддержать этот разговор и спросила: «А что из того, что я готовлю, тебе больше всего нравится?» – «Сосиски и пельмени», – уверенно заявила она о паре полуфабрикатов в моем кулинарном арсенале.
Стоит ли говорить, что она даже протерла сапоги? Кончиком своего шарфа. Я тоже долго возилась у платяного шкафа. Что надеть, чтобы он понял, кем я стала? Чтобы знал, что я успешная красивая женщина, которая совсем не сломалась, не потерялась, не поблекла, что я стройнее его дуры и не раздавлена всмятку… не такая, какой он видел меня в последний раз в роддоме. Я надела узкие бежевые джинсы с водолазкой того же оттенка и новые высокие сапоги от «Луи Виттон». «Распустить или собрать в хвост?» – спросила я у отражения и сама же ответила: «В хвост. Не очаровывать иду». Накинув длинное кашемировое пальто, вышла за дочерью, которая от нетерпения уже раза два сгоняла на улицу.
К обеду мы, большая и маленькая женщины, выехали на встречу: я – с прошлым, она – с будущим.
Я врубила на всю громкость музыку и поглядывала через лобовое зеркало на дочь. Она молча смотрела в окно. Когда я припарковалась и вышла, Адия задержалась в машине. Я выждала несколько секунд и вернулась к автомобилю, отворила дверь и заглянула в салон. В эту же секунду она выпорхнула с другой стороны, словно боясь, что ее нерешительность станет причиной отменить встречу, хлопнула дверцей со всей дури, накинула на плечо лямку маленького, но битком набитого рюкзака и уверенно двинулась к кафе. Я окликнула ее, но она остановилась лишь у входа, вероятно, потому, что не смогла открыть тяжелую дверь.
Теперь малышка казалась немного потерянной, от утренней уверенности не осталось и следа. Я подтолкнула ее вперед и зашла следом, вглядываясь в лица людей.
Наши глаза встретились.
Марлен в теплом синем кардигане, словно мальчик в свитере, связанном бабушкой, сидел в центре зала лицом к входу. Наверное, переживал. Я подалась вперед, втянула воздух, чтобы немного успокоиться, и вспомнила о шестилетней дочери, для которой и предназначалась эта встреча. Обернулась и увидела, что она так и не двинулась дальше порога. Стояла в кое-как нахлобученной на голову розовой шапке, из-под которой выбились пряди волос, и внимательно следила за мной. В ее напряженном взгляде я увидела все волнение, накопленное за годы любопытных расспросов детей со двора, разговоров с бабушкой о том, как выглядит папа, скромного ожидания, когда дядя Марат, играя со своими детьми, позовет и ее…