Очень больно слышать такое — за этой не сползающей улыбкой Джи подмечает досаду. Джинсо привык прятать истинные чувства за жемчужной ширмой белоснежных зубов. Фанаты видят его только счастливым и идеальным — исключительным. Никакого негатива на публику. А даже если и случаются прецеденты, то за ними всегда следуют искренние извинения. Но чёрт, как же он, наверное, устал от всего этого.
И, кажется, Джи начинает понимать, почему он сбежал сюда. Почему вообще предложил уехать на несколько дней подальше от людей, интернета и цивилизации.
…только так он может сбежать.
— Если условия такие жёсткие, то почему ты всегда продлеваешь контракт? — Джи услышала лишь про один пункт, но уверена, таких булавок, которыми накрепко пригвоздили Ким Джинсо к звёздному небосводу к-поп сцены — десятки, если не сотни. — Не проще ли было бы уйти со сцены и жить счастливо? — он несчастен, сейчас это очевидно, хотя раньше, Джи и не задумывалась об этом.
…как и многие не задумываются.
— А что я ещё могу? — и снова эта кривая усмешка на его лице полосует её сердце. — Стану фермером? Открою свой ресторан? У меня слишком много фанатов, чтобы я вот так в один день мог позволить себе психануть и бросить всё.
— Фанаты будут убиты горем, — подтверждает Джи, понимая, какой трагедией это могло бы стать.
— Вот именно. А так, миллионы людей счастливы благодаря мне. Я чувствую свою нужность.
Джи тоже чувствует многое по отношению к Ким Джинсо. Но очень сложно тезисно сформулировать это множество слов благодарности, которые она бы хотела ему сказать.
Он страдает, чтобы фанаты были счастливы. Ещё немного, и слёзы будет сложно сдержать. Поэтому Джи заменяет жалость на ярость, чувствуя, как обижена на всех, кто причастен к несчастью человека, который ей вовсе небезразличен.
— А Сындже? Ты говорил с ним? Он не может как-то попросить урегулировать соглашение, чтобы смягчить условия? — хочется хоть чем-то облегчить его страдания.
— Всё что он мог, он уже сделал, — пожимает плечами Джинсо. — Он всегда на моей стороне. Мне очень с ним повезло, — успокаивает он и замечает, как хмурится лицо Джи. — Ты чего?
— Меня расстраивает то, что ты, оказывается, несчастен, — честно признаётся она. — Ты молодой. Сейчас самое время влюбляться и радоваться жизни.
— Я радуюсь, поверь, — заверяет её Джинсо. — Когда я вижу горящие глаза фанатов — я счастлив. Когда получаю премии, когда мои песни крутят по радио — каждый раз это гордость за проделанную работу, благодарность и счастье. Когда-то я точно остепенюсь, но пока не время.
— Но… — хочет возразить она, но Джинсо не позволяет:
— Я знал на что иду, — уже без усмешки произносит он. — Все, кого ты видишь на сцене, принесли свою жертву: пластика, изнурительные тренировки, диеты, сон по три часа и куча запретов. Мечта дорого обходится. Но прямо сейчас — я счастлив. Без камер, без толпы кричащих фанатов, без охраны. Спасибо, что сбежала со мной.
Лес заканчивается, и они выходят к трассе. Солнце уже почти полностью встало, а дымка над озером, наверняка, растворилась. Носки кроссовок мокрые от росы, а пальцы на руках покалывает — сейчас только лишь от холода.
— Надеюсь, что ты правда счастлив, — с надеждой произносит Джи, глядя ему в глаза.
— Правда, — кивает он. — Ты замёрзла?
— Нет, совсем нет, — поспешно отвечает Тэджи, но на автомате прячет ладони в рукава кофты.
— Твой красный нос говорит об обратном, — улыбается Джинсо, снимая с себя джинсовую куртку с белым мягким воротником, и накрывает ею плечи Тэджи.
Воротник впитал запах своего хозяина — Джи его никогда не забудет. А всё ещё сохранившееся тепло практически моментально окутывает её, будто самые любящие объятия.
Интересно, Джинсо догадывается, что сегодня счастлив не только он, но и одна его преданная фанатка?
— Спасибо, — благодарит она, просовывая руки в рукава. — Если замёрзнешь, то скажи. Я верну её.
— Всё нормально, — подмигивает он и проверяет часы на запястье. — Думаю, нам пора возвращаться, если не хотим нарваться на неприятности.
Джинсо возвращает замок на место, будто никто никуда и не ходил, а Джи снимает с себя куртку и благодарно кланяется, возвращая её законному хозяину. Наверное, на каком-нибудь аукционе за неё можно было получить круглую сумму, но даже если бы она и осталась у Тэджи, то она бы никогда её не продала. Берегла бы, как семейную реликвию, и завещала бы правнукам.