— Не думаю, что это правильно, вернее, миледи, мне это совсем не нравится, потому что разлучит нас с папой в последние месяцы нашей с ним жизни. — С полными слез глазами и очаровательно искренним движением она вложила ладонь в руку будущей мачехи. — Я постараюсь хорошо к вам относиться, даже, возможно, полюблю и сделаю все, что необходимо для вашего счастья. Только не отрывайте меня от папы в те последние дни, которые принадлежат только нам двоим!
Искренне благодарная девушке за эти слова, миссис Киркпатрик ласково погладила ее тонкие пальцы, хотя не произнесла ни слова, молча ожидая реакции леди Камнор. Однако и в краткой речи Молли, и в откровенной манере присутствовало нечто такое, что не только не рассердило графиню, но даже позабавило. Возможно, она просто устала от липкого меда, в котором проводила свои дни. Прежде чем заговорить, она поднесла к глазам лорнет, посмотрела на обеих собеседниц и лишь потом воскликнула:
— Ну и ну, юная леди! Вот, Клэр, вам пространство для работы! Однако в ее словах немало правды. Должно быть, девушке ее возраста очень больно обрести мачеху, которая разлучит с отцом, несмотря на возможные преимущества в дальнейшем.
Молли почувствовала, что почти готова подружиться с суровой старой графиней за способность видеть правду, однако в новом стремлении думать об окружающих побоялась обидеть миссис Киркпатрик. Впрочем, внешние признаки особой тревоги не внушали, ибо означенная леди все так же сияла улыбкой и продолжала гладить ее ладонь. Чем дольше леди Камнор смотрела на Молли сквозь стекла лорнета в золотой оправе, тем больше интересовалась личностью девушки, а потому устроила нечто вроде проверки: засыпала ту настолько прямыми и откровенными вопросами, что любая другая леди ниже ранга графини усомнилась бы в их допустимости, однако вовсе не имевшими злого умысла.
— Вам шестнадцать лет, не так ли?
— Нет, три недели назад уже исполнилось семнадцать.
— Никакой разницы, на мой взгляд. Учились в школе?
— Нет, никогда! Всему, что знаю, меня научила мисс Эйр.
— Вот как! Полагаю, мисс Эйр была вашей гувернанткой? Никогда бы не подумала, что доктор Гибсон способен позволить себе содержать гувернантку. Но, разумеется, он лучше разбирается в собственных делах.
— Конечно, миледи, — ответила Молли, слегка обидевшись на сомнение в мудрости отца.
— Вы сказали «конечно», как будто все вокруг способны разобраться в собственных делах. Вы еще очень молоды, мисс Гибсон. Очень. Когда доживете до моих лет, станете думать иначе. Полагаю, гувернантка учила вас музыке, знанию глобуса, французскому языку и прочим общепринятым наукам? Никогда не слышала подобной ерунды! — воскликнула графиня, подогревая себя. — Единственная дочь! Если бы было полдюжины, еще можно было бы говорить о каком-то смысле!
Молли молчала, хотя это и требовало огромной выдержки, а миссис Киркпатрик гладила ее пальцы куда энергичнее, чем прежде, пытаясь выразить достаточную степень сочувствия, чтобы предотвратить неосторожное высказывание, но навязчивые движения надоели девушке и вызвали естественное раздражение, поэтому с легким нетерпением она вырвала ладонь из ее руки.
Возможно, всеобщий мир спасло лишь объявление о приезде мистера Гибсона. Всегда странно наблюдать, как появление в обществе женщин или мужчин особы противоположного пола немедленно сводит на нет все мелкие неурядицы и разногласия. Так случилось и сейчас. Миледи немедленно убрала лорнет и прогнала с лица хмурое выражение; миссис Киркпатрик сумела вызвать на щеках очаровательный румянец, а что касается Молли, то она и вовсе засияла восторгом, и подобно тому, как солнце освещает пейзаж, улыбка обнажила ее белые зубы, а на щеках появились милые ямочки.
После первых общих приветствий миледи пожелала остаться наедине с доктором, а Молли с будущей мачехой отправились в сад, чтобы, словно Гензель и Гретель в лесу, прогуляться по дорожкам, взявшись за руки или обняв друг друга за талию. Инициативу в подобных ласках проявила миссис Киркпатрик, а Молли осталась пассивной, чувствуя себя очень неестественно, скованно и странно. Она в полной мере обладала той искренней скромностью, которая не позволяет принимать проявления любви от человека, к которому сердце не тянется с импульсивным ответом.
Затем последовал ранний обед, или ленч, который леди Камнор вкушала в уединении своей комнаты, все еще оставаясь ее пленницей. Во время трапезы раз-другой Молли задумалась о том, что отцу, должно быть, неприятно то очевидное положение любовника средних лет, в которое миссис Киркпатрик ставила его в глазах слуг бесконечными нежными восклицаниями и намеками. Он же старался изгнать из разговора любую сентиментальность, ограничившись лишь фактами. А когда миссис Киркпатрик попыталась затронуть тему будущих отношений сторон, он настоял на самом формальном разговоре, сохранив сдержанный тон и после того, как посторонние покинули комнату. В голове Молли постоянно крутилась нескромная поговорка, которую нередко повторяла Бетти: «Двое — славно, трое — гадко».