И сестра стала целовать его, склонившись над ним, и придерживая его бессильно свисающую голову.
- О, Раогай! - проговорил Раогаэ, стараясь не показывать сестре, как он страдает. - Откуда ты здесь, Раогай? А я немного ранен, так что не могу встать и поприветствовать тебя, как должно... Но я скоро поправлюсь. Только мне сейчас пить очень хочется - дай мне, прошу тебя, вот тот кувшин!
Раогай уже поднесла к губам юноши большой кувшин, наполненный прохладной водой, как Зарэо, вбежавший в палатку, выхватил его из рук дочери, обливая сына всего - с головы до ног.
- Нет, Раогаэ, нет! - умоляюще воскликнул он.
- Хорошо, что мне досталась хоть эта капля... - печально проговорил раненый, облизывая губы. - О, если бы я умел пить воду всем телом!
Его волосы, рубаха и постель были мокры от воды.
- Вот и хороший повод перестелить постель, - нарочито бодро проговорил Зарэо. - А ли-шо-Луцэ тем временем осмотрит тебя.
- Моя рана неисцельна, - с печальной взрослой улыбкой отвечал Раогаэ, но, взглянув на Раогай, быстро добавил: - Так говорят лекари.
- Глупые лекари! Конечно же, она исцелима! - воскликнула Раогай, гладя брата по мокрым рыжим волосам.
Зарэо стоял рядом, сжимая в бессилии кулаки - до белизны костяшек.
А Луцэ, войдя в шатер следом за воеводой, прихрамывая, подошел к ложу раненого и стал осматривать его живот. Стрела, уже извлеченная полковым лекарем, вошла глубоко рядом с правой подвздошной костью. Из уродливой раны текло вязкое зловонное содержимое. Луцэ коснулся живота сына воеводы. Едва он сделал это, Раогаэ громко вскрикнул, но, закусив губы, застонал, сдержав крик.
- Принесите стебли травы ораэг, - приказал Луцэ. - Я видел ее заросли неподалеку от стана Зарэо. Иллээ, повинуясь приказу воеводы, выскользнул из шатра.
Луцэ тем временем развязал дорожный мешок и достал оттуда какие-то маленькие белые кругляшки и растер их в порошок.
- Пей! - сказал он, вкладывая порошок в рот Раогаэ и поднося к его кубам чашку с водой. Тот с жадностью проглотил, но скривился:
- Какая горечь!
- Выпей еще воды - но только маленький глоток, - сказал ласково Луцэ.
Зарэо и Раогай с благоговением и надеждой взирали на происходящее. Тем временем Иллээ принес траву ораэг, и Луцэ, взяв у Зарэо нож, быстро очистил от кожицы белые волокнистые стволики.
- Я слышал, что с помощью травы ораэг был спасен мой прапрапрадед, раненый, как и Раогаэ, в живот, - прошептал Зарэо. - Но летописи умалчивают, каким образом это было сделано...
Его прервал Луцэ, обращаясь к сыну воеводы:
- Дитя мое, тебе придется потерпеть немного! - он печально улыбнулся ему, и Раогаэ попытался улыбнуться в ответ.
Луцэ что-то сказал Зарэо, и тот обнял сына, удерживая его руки, а Иллээ прижал ноги юноши. Раогай села рядом с братом, поднеся к его рту свою ладонь.
Луцэ быстро вложил стебель травы ораэг в зловонную рану - и тогда Раогаэ открыл глаза и разжал зубы - на ладони Раогай остался кровавый след.
- О, не надо больше этого делать со мной, умоляю, - прошептал Раогаэ. - Пожалуйста, не надо...
- А мы и не будем. Это всё, мой малыш, - сказал ему Луцэ, глядя Раогаэ по голове. - Еще немного порошка на рану, но это не больно.
Он щедро посыпал рану порошком.
- Теперь пить нельзя до рассвета, - строго сказал он.
- До рассвета? - переспросили в один голос Зарэо, Раогай и Раогаэ.
- Разве я доживу до восхода солнца? - прибавил сын воеводы тихо, так, что скорее можно было прочесть его слова по губам, чем их услышать.
- Мы будем ждать и надеяться, - твердо произнес маленький человек.
Тогда Раогай села рядом с перестеленной постелью брата, и положила его огненно-рыжую голову на свои колени, а Зарэо, Иллээ и Луцэ тихо вышли из шатра.
Раогаэ долго молчал. Раогай понимала, что он боится застонать, если заговорит.
- Очень больно? - с пониманием спросила она.
- Глупая рана... глупая перестрелка... - прерывисто вздохнул ее брат. - Как же я не заметил этого недомерка-фроуэрца... По правде сказать, когда вошел этот странный лекарь-коротышка, ли-шо-Луцэ, я, было, подумал, что это тот фроуэрец... но нет - того фроуэрца сразил мечом Иллээ...
Раогаэ устало вздохнул.
- Какое горькое лекарство... Дай мне глоток воды, - потребовал он, и добавил: - Теперь уже все равно.
Когда Раогай дала ему напиться, Раогаэ благодарно улыбнулся.
- Мне несколько раз грезилось, будто Огаэ едет по заснеженной степи рядом с Великим Табунщиком... Он же погиб в буран, Огаэ... - уже засыпая, шептал Раогаэ. - Сестра моя! Наверняка я не проснусь больше... прощай...
И все погрузилось в тишину. Осенняя ночь накрыла собою шатер и прокралась во все незанавешенные щели.
Раогай подкинула ветвей в огонь и вздрогнула - кто-то обнял ее за плечи.
- Аирэи, - угадала она и слезы потекли по ее щекам. Белогорец стоял перед нею, склонив голову.
- Я ухожу к "орлам гор", к ли-шо-Йоллэ, - произнес он. - Я буду убеждать их выступить на стороне Зарэо.
- Я больше никогда не увижу тебя, - сказала дочь воеводы. - И ты не увидишь своего ребенка.
- Никто не знает, что уготовал нам всем Всесветлый, - негромко произнес Аирэи. - Ты слышишь далекий шум из глубин земли? Подземные воды клокочут, поднимаясь вверх. Приложи ухо к земле - и ты услышишь их далекий рокот.
- Я люблю тебя, белогорец, - произнесла Раогай.
- Я люблю тебя, Раогай, дочь Зарэо, - отвечал он. - Я хочу, чтобы ты знала, и рассказала моему сыну о том, что, когда сын Запада, бог болот Эррэ, являлся мне до моих посвящений в Белых горах и предлагал служить ему. Я отказался, и больше он не являлся. Я хочу, чтобы мои дети знали, что я отказался идти путем Нэшиа. И чтобы об этом знал Огаэ.
- Я обещаю любить Огаэ, как я люблю Раогаэ, - произнесла Раогай. - Он будет мне младшим братом... единственным братом, если...
- Подожди оплакивать Раогаэ - он уснул, а это добрый знак, - сказал белогорец, - всматриваясь в разгладившиеся черты лица юноши.
- Да, я буду ждать, - сказала Раогай, - и было непонятно, о ком она говорит - о брате или белогорце. - Скажи мне, - добавила она, - отчего у тебя темные волосы? Я забывала тебя спросить... Ведь раньше, когда ты был жрецом, они были белыми.
- У меня всегда были темные волосы, Раогай. Когда я стал жрецом, я выбелил их по древней традиции. Это у Игэа они светлый от природы. И он - более достойный белогорец, чем я, о Раогай. Это ты тоже передашь Огаэ и моим детям, и детям Игэа.
- Я люблю т е б я, - сказал Раогай снова. - Мой брат умирает. Ты идешь на смерть. А под моим сердцем - дитя из древних и славных родов Аэолы - Ллоутиэ и Зарэо. Я буду носить в своих странствиях плод свой, как носила своего младенца Гарриэн-ну великая Анай...
- Всесветлый даст тебе сил! - воскликнул Аирэи. - Но я не прощаюсь - я приду к тебе.
Раогаэ покачала головой.
Аирэи подошел к ложу ее брата.
- Бедный отрок... как он страдает от раны!
- Он очень мужественно себя ведет, мой милый Раогаэ! - проговорила Раогай.
- Но что это? Он весь мокрый, словно искупался, - встревожено сказал белогорец.
- Не может быть, мы только что меняли его постель и рубаху - после того, как отец и я случайно облили его водой из кувшина, - встревожено сказала дочь воеводы.
Но белогорец был прав - погруженный в глубокий сон, Раогаэ распростерся на совершенно мокрых от его пота простынях.
Аирэи хотел позвать рабов, но Раогай успела прикрыть его рот ладонью.
- Разбудишь его! Мы справимся сами.
И они уложили улыбающегося во сне сына Зарэо на ароматной, свежей циновке, завернув его в плащ, оставленный Луцэ - плащ из лодки.
- Что это? - удивленно спросил Аирэи, указывая на пропитанные гноем и кровью стебли травы в ране.
- Трава ораэг, - кратко ответила Раогай.
И белогорец осторожно сменил повязку, а раогаэ дпже не проснулся, только слегка поморщился во сне. Раогай насыпала в рану еще белого порошка - того, что оставил Луцэ.