И, обнявшись с Аирэи, они сидели рядом, пока не взошло солнце. Тогда белогорец, в последний раз поцеловав свою возлюбленную, ушел из шатра.
А Раогаэ открыл глаза и сказал:
- Дай же мне пить! Я расскажу тебе, какой сон я видел. Мне снилось, что у тебя на коленях сидели маленькие мальчик и девочка, а в руках у них были сладкие пряники, которые пекут весной на солнцеворот, с изюмом. Сейчас осень, но ты, быть может, сможешь испечь для меня такой пряник?
- Матушка Лаоэй наверняка сможет! - воскликнула сестра, целуя его.
Игэа и Сашиа.
Игэа нашел Сашиа, как всегда, на Башне Шу-этел, молящуюся. Там она теперь всегда встречала восход. Стража провожала ее каждое утро по узким улочкам до входа на Башню и оставалась внизу, у входа, а дева Всесветлого поднималась наверх в полном одиночестве. Так она приходила сюда молиться каждое утро после смерти Аирэи. Ее покрывало теперь было не синим, а белым - как у девы Всесветлого, готовящейся к величайшему делу своей жизни...
Когда Игэа поднялся на Башню, рассвет уже сиял. Он тихо окликнул девушку:
- Утро уже наступило. Пойдем же домой.
Он знал, что однажды она не спустится с ним вниз. Она молится здесь, готовясь к исполнению Обета Башни. "Но это утро - еще не утро Обета", - думал он каждый раз, приходя на Башню, и печально глядя на ее ослепительно белое от сияния утреннего солнца покрывало.
- Пойдем же со мной, - ласково повторил он. - Тэлиай накрыла нам стол, и мы преломим хлеб, и выпьем из чаши...
Сашиа обернулась. Ее лицо было невыносимо красиво - словно солнце сияло внутри нее.
- Подожди, о Игэа! - попросила она. - Дни идут, а я всякий раз спускаюсь с Башни, не получив ответа.
- Тису не хочет твоей смерти, - воскликнул Игэа.
- Я хочу Его смерти, - просто ответила Сашиа. - Но я еще не слышала призыва. Вместо этого было что-то странное... этой и прошлой ночью...
Она положила флейту и свиток в корзину, и, протянув к Игэа руки, сошла к нему - с верхней площадки на нижнюю.
- Что же случилось, дитя мое? - спосил он в нарастающей тревоге.
- Игэа, ты веришь в сынов Запада? - прошептала Сашиа.
- Раньше - не верил, но поверил после того, как правитель Фроуэро лишил Игъаара власти и отдал все аэольцу Нилшоцэа.
- Да. И это Нилшоцэа убил его, - кивнула Сашиа.
- Это тебе и грезится? - осторожно спросил Игэа.
- О нет! Об этом может догадаться всякий разумный человек... - отвечала она, и продолжала тихо:
- Ночью, до рассвета, здесь кто-то был... я не могла видеть его, но я слышала его голос, он разговаривал на староаэольском... Он обещал, что вернет жизнь Каэрэ и Аирэи, если я соглашусь на брак с Нилшоцэа! - О, это был дурной сон, дитя мое, - отвечал ей Игэа, беря в свои влажные от волнения руки ее трясущиеся ладони. - Это был пустой, дурной сон.
- Он называл себя "богом болот Эррэ", - сказала она. - Он требовал, чтобы я совершила с ним священный брак, и тогда он даст мне силу... Я ударила его флейтой по лицу... раздался хруст... кровь на флейте... я убила его...
- Тише, дитя мое, - проговорил Игэа, обнимая ее. - Как ты могла убить бога болот? Кто-то решил подшутить над тобой, и поплатился. Но больше я не отпущу тебя одну ночью на Башню. Я...
- Игэа, послушай меня... - продолжила Сашиа. - Внизу стоит стража. Сюда никто не может войти, и отсюда никто не может выйти. Он, этот Эррэ, появился из пустого проема, вот оттуда, куда обрывается, отходя от площады Дев, вторая, древняя, лестница. Посмотри - он упал туда, но тела там нет!
- Дитя мое, пойдем домой, - в растерянности произнес Игэа.
- Мне надо принять Обет башни как можно скорее! - воскликнула Сашиа.
- Нет! - закричал Игэа, падая перед ней на колени в отчаянии - она упала на колени тоже, держа его за руки. - Нет! Ради памяти Аирэи, ради милости Тису!
- Да! - раздался снизу торжествующий голос Баэ. - Вот он - жрец карисутэ, жрец Тису! А это ведь запрещено! Вот он - Игэа Игэ! Он не захотел меня усыновлять! Злой, плохой, нехороший хозяин! Он любил Огаэ! Он стал жрецом Тису!
Вся эта бессмысленная скороговорка словно повисла в утреннем чистом воздухе, среди разгорающихся лучей рассвета.
Игэа и Сашиа обернулись - и увидели сокунов. Тогда Сашиа поцеловала Игэа, начертила крест на его ладони, и в следующее мгновение прыгнула, словно взлетела вверх - на площадку Дев Всесветлого.
Она сорвала с себя белое покрывало, и, омочив его трижды в кувшине с вином, бросила кувшин вниз - на камни площади.
- Всесветлый! К Тебе иду! - закричала она так, что сокуны остановились, а Баэ смолк.
- В три дня Тебя достигну! - воскликнула она, стоя у края и держа омоченное в вине покрывало на вытянутых руках.
- Так, с одной разобрались, - сказал Уэлиш, возглавлявший отряд сокунов. Он заметно похудел на новой службе. - А ты пойдешь с нами, - добавил он, глядя исподлобья на Игэа, выпрямившегося во весь рост, стоящего со скрещенными на груди руками.
- Видишь, кого я принес? - спросил он, доставая из корзины Патпата, домашнего ужа. - Смотри же внимательно!
И сокун по кивку Уэлиша разрубил животное на несколько окровавленных извивающихся кусков.
Уэлиш с наслаждением взглянул в померкшие глаза Игэа.
- Мы сейчас идем в ладью. Ты отражешься от учения карисутэ - или признаешь себя последователем Тису.
+++
Его вели по улицам Тэ-ана, связанного сыромятными ремнями - и народ с ужасом жался к стенам, видя бывшего советника царевича Игъаара в разорванной до пояса рубахе, но уже без почетной золотой цепи. Лишь маленький золотой медальон вздрагивал на его яремной вырезке.
Игэа шел, подняв голову - его светлые волосы облепили лицо, мокрое от слез и от пота.
Его связали ремнями за запястья, и он шел между стражников, протянув руки вправо и влево, как будто обе руки его были живыми, и в его власти было их простирать в стороны.
Он не видел жреца Фериана, Лоо, стоящего на крыше своего роскошного дома и с довольным видом рассказывающего что-то двум своим женам. Он кивал в сторону Игэа, и две жены подобострастно улыбались и тоже мелко кивали и кланялись своему мужу-господину, а третья, самая молодая, закутанная в покрывало, вытирала слезы.
Игэа не видел бегущую за сокунами Тэлиай. Не видел он и то, как она споткнулась, и упала ничком, разбив в кровь лицо.
А Баэ бежал вместе с мальчишками, среди которых был и толстощекий Эори, и они все кидали в Игэа копками грязи из сточной канавы.
- Мерзкий фроуэрец! Гнусный карисутэ! Да покарает тебя Уурт! - кричали они. Баэ кричал громче всех, противно заикаясь и отрыгивая слова. Так он кричал, пока кто-то из сыновей кузнеца Гриаэ не догнал его и не опустил ненадолго вниз головой в сточную канаву.
А Игэа продолжал свой путь к храму "Ладья" среди молчащих, идущих маршем сокунов. Несколько раз он споткнулся, но удержался на ногах.
Вдруг с одной из крыш раздался громкий крик, привлекший к себе внимание всех, кто смотрел на Игэа Игэ:
- Вы слышите раскаты грома? Вы чувствуете, как рокочет вода под землей?
Это кричал Нээ.
- Подземные воды! Это - знак Табунщика, знак Всесветлого! - кричал Нээ, перепрыгивая с крыши харчевни на соседнюю и удаляясь по крышам в кварталы бедноты, где дома лепились один к другому, как стайка испуганных птиц.
- Подземные воды поднимаются! Горе тому, кто не ждал и не верил! Горе тому, кто не хранил лодки на чердаке!
Сокуны натянули луки, но Нээ уже скрылся, соскользнув между домишками. Крыша харчевни, пробитая стрелами сокунов, стала похожа на шкуру диковинного зверя из болотистых краев Фроуэро.
Солнце уже сояло над храмом "Ладья", когда на площадь стал сбегаться народ. Среди криков Игэа слышал проклятия и благословения, слышал имена Всесветлого и Уурта, Сашиа, Аирэи, Великого Табунщика и свое...
Его втащили под свод храма - и гул толпы стих.
- Что же, Игэа Игэа Игэан, - сказал Уэлиш таким голосом, словно перед ним стояло блюо с жертвенным мясом, - если ты - не карисутэ, то плюнь на это изображение Матери Тису, и вытри о него ноги. А еще лучше - справь здесь нужду! Если ты, конечно, не обгадился уже по дороге сюда от страха!