Каэрэ вскочил на ноги и накинулся на Эррэ, душа его. Из горла того вырвался хриплый крик ужаса, Нилшоцэа со свитой замерли на ступенях, а Сашиа поднесла к губам флейту:
Жеребенок Великой Степи!
Грива твоя полна росы,
Копыта твои не знают подков,
Приходишь, когда не думают,
Являешь себя забывшим о тебе,
Являешь себя тоскующим,
Одиноким, брошенным,
У Ладьи, повернутой вспять.
Жеребенок Великой Степи!
Кто тебя видел и кто встречал?
Грива твоя кровью обагрена,
И бока твои - кровью жертвенной.
Приходишь ты, Сильный, когда не ждут,
Избавляешь - но как, не ведают.
Жеребенок Великой Степи,
Навстречу закату скачущий,
С радостью за край небес прыгнувший,
Незнаемый и желанный вовек
От всех быстроногих жеребят твоих!
Грива твоя полна росы утренней,
Ветер в ней - сильный, восточный,
От водопада Аир, от истоков реки Альсиач,
От крутых склонов Белых Гор,
Веет он, веет, не престает,
Нежданный, ветром приходишь ты,
Ветром весенним с ароматом трав,
Копыта твои неподкованы,
Грива твоя полна росы,
Бока твои - в крови жертвенной,
Головы твоя обращена назад,
Взираешь ты на жеребят своих,
Вслед тебе скачущих,
Жеребенок Великой Степи!
- Где они? - спросил Нилшоцэа, трясясь от ужаса.
- Кто - "они"? - смеясь, спросила Сашиа. - Господин Аэолы и Фроуэро видит видения наяву?
- Где сыны Запада, которые дрались вот сейчас?
- На рассвете много обманчивых теней, о правитель! - снова засмеялась Сашиа. - Ли-шо-Нилшоцэа видит сынов Запада даже на рассвете и на Башне, а не в болотных пещерах!
- Кто же, как не сын Запада, великий Эррэ, поднял над площадкой Дев Шу-эна эту древнюю решетку, о которой никто не знал? Обманчивые тени, говоришь ты, Сашиа Ллоутиэ? И эта решетка - одна из них?
- Вели опустить решетку - мне будет неудобно исполнять свой обет, протискиваясь через прутья! - заметила Сашиа.
И тут терпение Нилшоцэа иссякло - он схватил девушку и, перекинув ее через плечо, потащил вниз, с Башни.
Стражники верхом на конях разгоняли толпу, стреляя из пращ и луков.
А на помосте, рядом с полуразрушенным от землетрясения храмом Ладья, в цепях стоял великий жрец Всесветлого, ли-шо-Миоци, Аирэи Ллоутиэ.
Нилшоцэа грубым движением вскинул Сашиа на помост и она, растянувшись на досках, не сразу смогла подняться, а когда встала, то медленно, стараясь не хромать, подошла к брату и поцеловала его в запекшийся рот.
- Аирэи, мой родной, - сказала она, обнимая его.
- Прости меня, Сашиа, - проговорил он. - Я много причинил тебе несчастий, и умираю позорной смертью.
- О нет! Твоя смерть, какая бы она ни была - всегда будет славной! - воскликнула Сашиа.
- Закон велит слушать старшего мужчину в семье, - ехидно заметил Нилшоцэа. - Твой брат прав, о прекрасная дева Шу-эна. Он умрет позорной из позорнейших смертей. Вернее, может умереть такой смертью. Но...
И Нилшоцэа посмотрел на Сашиа, словно медленно снимая с нее синее покрывало своим лихорадящим взором.
- Я, как великий правитель и жрец, совершу вместо древнего и никчемного обычая жертвы девы Шу-эна, праздник более веселый и приносящий больше благословений на нашу землю Аэолы и Фроуэро! - говорил он, и глашатаи подхватывали его голос, отчего казалось, что много маленьких нилшоцэа, перебивая друг друга, голосят о том, о чем никто не может понять.
- Это будет радостный, радостный праздник! - упорно повторял Нилшоцэа, и его приспешники захлопали в ладоши, но толпа, разогнанная от Башни, стояла угрюмая и подавленная. - Не прыгнет с Башни дева, чтобы принести ваши никчемные мольбы Всесветлому - да Всесветлый и не услышит их! Не будет ее смерти! Будет жизнь и радость! - кричали глашатаи потупившейся толпе.
- Это я, я, Нилшоцэа сегодня сочетаюсь священным браком с Сашиа, девой Шу-эна, и тем самым соединяю все алтари Уурта со всеми алтарями Шу-эна. А ты, Аирэи Ллоутиэ, будешь казнен. Но жестокость твоей казни будет зависеть не от моего произволения. Насколько твоя сестра будет совершать в этом священнодействии мне угодное, настолько и казнь твоя будет благородна - может быть, я просто прикажу выпить тебе сильный снотворный яд, и перед чашей ты сможешь увидеть закат и помолиться, прежде чем сесть в Ладью. Но если Сашиа будет сопротивляться священным законам, то ее брата ожидает горькая и долгая кончина - подобная кончинам карисутэ...
- Я хочу говорить к правителю Аэолы и Фроуэро, - сказала Сашиа. - Да будет мне позволено.
- Сестра, не бойся за меня, - шепнул Миоци, с трудом держась на ногах. Нилшоцэа сделал движение правой бровью, и сокун снова хлестнул белогорца тяжелым воловьим бичом. Сашиа вздрогнула, но не вскрикнула, и, подойдя к краю помоста, продолжала:
- Я знаю знатную аэолку, которая разделяет учение карисутэ. Будет ли мне позволено, совершить обряд девы Шу-эна, и будет ли позволено моему брату умереть достойно, если я открою имя этой знатной аоэлки?
Воцарилась тишина. Толпа, казалось, не понимала, что происходит, но все боялись переспрашивать.
- Имя? - наконец, спросил, Нилшоцэа. - Да. Говори. Я даю слово. Твой брат умрет легкой смертью.
- Пусть мне дадут флейту, - сказала Сашиа. - Я хочу петь. А потом укажу на эту карисутэ, о которой никто не догадывается.
Снег в ликовании наметает курган
Над Богатырем,
Ноги его, руки его
Скованы льдом.
Снег в ликовании
Воет над ним и поет,
Он не встанет,
Он не пойдет,
Он не придет,
Он не разбудит,
Не разбудит воды
Воды, великие воды,
Что под землей!
- Что она поет? - в тревоге спросил Мриаэ. - Это часто пела Оэлай, перед тем как...
- Так и эта - сумасшедшая девица, а ты что думаешь! - засмеялся Нилшоцэа, но лицо его было напряженным, а смех тревожным. - Велите арестовывать всех, кто подпевает! - шепнул он начальнику сокунов.
- Но он встает
не медленно встает он,
о нет, быстро, как водопад,
Быстро, как поток воды,
Поднимается он,
Встает,
Уничтожая всю
Эту оледенелую смерть,
Убивая снежное свое погребение,
Водой, водой, водой,
Сильный, как струи Аир,
Как река Альсиач,
И у любивших Богатыря
Сердце согревается,
А у недругов его
Кровь стынет в жилах,
И они смотрят на него -
И вот, острый кусок льда,
Последний, самый острый,