- Какой из меня управляющий! - вздохнул Каэрэ.
- Из меня тоже никакой. Не говори глупостей - я же это не к тому. Да, собственно, какие на тебя траты! Не ешь почти ничего...- он продолжил:- Их, рабов, заставить работать почти невозможно. Они начинают жаловаться, что труд для них непосилен. Чем я снисходительнее к ним, тем больше они меня обводят вокруг пальца. Они же понимают, что я им зубы не буду одним ударом выбивать, как этот ваш Уэлэ.
- Уэлэ? А, вспомнил, - Каэрэ осушил свою чашу.
- Кстати - твой друг-степняк бежал из имения. На том гнедом коне, с белой гривой и звездой на лбу. Его так и не поймали.
- Циэ? На моем коне? - лицо Каэрэ просияло.- Что же ты раньше не говорил?
- Забыл. Это хороший конь, с Соиэнау. Как он у тебя оказался?
- Мне дала его старушка, ее имя было Лаоэй, из хижины у моря. Я был у нее несколько недель. А когда Циэ бежал?
- В ночь Уурта.
- В ту самую, когда меня...
- Да. Когда тебя должны были принести в жертву.
- Я не помню ничего, что было после того, как Миоци запретил палачу ослепить меня.
- Миоци был поражен твоим мужеством - он не говорил тебе?
- Мужеством? - растерялся Каэрэ.
- Ладно уж! Ты вел себя в тюрьме не так, как я, хоть и не воспитывался в Белых горах. В тебе издали видно благородную кровь. Рабы так себя не ведут.
- Я и не раб!- воскликнул Каэрэ, ощупывая золотую серьгу в левом ухе.
- Я был уверен в этом с самого начала. Но послушай, - быстро сказал Игэа, точно что-то вспомнив, - Аирэи... то есть Миоци, говорил, что ты прошел какое-то странное посвящение. Что ты якобы служишь Великому Уснувшему. Тому, Кто все сотворил?
- Миоци очень много понимает. Как же - он мой хозяин! - язвительно заметил Каэрэ.
- Миоци спас меня от тюрьмы и суда Иокамма.
- И тебя он спас? Все кругом ему обязаны...
Игэа решил не развивать разговор об однокашнике.
- Но ты - не карисутэ?
- Нет. Я не знаю даже, что это за вера.
- А какая у тебя вера? - продолжал настаивать Игэа на ответе.
Каэрэ отставил пустую чашу, потом тихо сказал:
- Уже никакой. Бога, в которого я верил - нет.
Всадник, Великий Табунщик и Миоци.
- Дедушка Иэ! Как хорошо, что ты пришел! А Тэлиай говорила, что ты опять отправился странствовать!
Огаэ бросился к старому белогорцу и внезапно замер, густо покраснев.
- Простите, ло-Иэ! Я забыл... Благословите, ло-Иэ!
- Всесветлый да просветит тебя, сынок, - улыбнулся Иэ и погладил его по голове, благословляя. Он будто не заметил грубого нарушения мальчиком всех правил приличия.
- Учитель Миоци отпустил тебя поиграть в саду?
- Да, он разрешил. Учитель Миоци очень ждал тебя, дедушка Иэ, - румянец смущения понемногу стал сползать со щек мальчика и он опять назвал белогорца так, как тот разрешал называть себя, когда не слышали другие,- Он подумал, что вы опять в странствиях, и очень огорчился.
- Огорчился?
- Да, дедушка Иэ. Он последние дни очень печальный и даже перестал спрашивать меня ежедневный урок.
- Но ты, конечно, готовишь уроки каждый день?- в бороде старика затеплилась улыбка.
- Да - я читаю тот свиток, что мне оставил отец.
Здесь Огаэ на мгновение смолк и закусил нижнюю губу. Иэ ласково приобнял его за плечи. Мальчик спрятал лицо в его поношенный плащ и всхлипнул. Они остановились под старым дубом, где обычно Миоци проводил свои занятия с учениками. В отличие от своего повзрослевшего воспитанника, Иэ не бранил мальчика за слезы и Огаэ смог наплакаться вволю, уткнувшись ему в грудь.
Белогорец опустился на поваленный ствол дерева и усадил Огаэ к себе на колени.
- Эта рана еще долго будет болеть, сынок, - промолвил он, целуя его в темно русые жесткие вихры. - Еще долго, пока Великий Табунщик ее не исцелит.
- Великий Табунщик? Учитель Миоци не рассказывал мне про него, но я часто слышу, как его имя называют рабы и Тэлиай... и мкэн Сашиа. Кто это, дедушка Иэ? - спросил Огаэ.
Иэ заколебался, пожевал свои седые усы, потом, собравшись с духом, сказал, словно пересилив себя:
- Ты еще мал, чтобы знать о Великом Табунщике. Я все расскажу тебе, как обещал твоему отцу...потом.
- Мой отец тоже знал о Великом Табунщике? - вскричал Огаэ. - Мкэ ло-Иэ! Я уже намного вырос! Мкэн Сашиа ставит зарубки на косяке двери - я вырос уже вот настолько!- он широко расставил указательный и большой пальцы. - Дедушка!- умоляюще заговорил он.
- Вырос, говоришь? - сказал Иэ, лаская его.
- Я прочитал почти половину свитка, - продолжал Огаэ. - Там тоже написаны какие-то непонятные вещи, но я все равно могу прочесть, хотя многое не понимаю.
- Непонятные вещи? - переспросил Иэ. - Какие же?
- Я не помню точно - я тоже хотел у вас спросить. Что значит - "воссиять"?
- Воссиять? - с трудом сдерживая волнение, снова спросил старый белогорец.
- Да, там сказано - "воссиял из мертвых".
- Где это написано? - почти строго спросил Иэ.
- В свитке, который оставил мне отец, дедушка Иэ, - испуганно ответил Огаэ.
Иэ помолчал, посмотрел на послеполуденное небо, на мощные кроны деревьев, потом обратился к мальчику:
- Значит, ты уже подрос. Что же... Ты знаешь, кто сотворил землю и все, что на ней, и звезды, и солнце, и луну?
- Да, мкэ ло-Иэ. Его зовут Великий Уснувший, - Огаэ поднял руку к небу.- И даже его имя нельзя произносить часто. Он - величайший из всех богов и Начало всему. Он сотворил весь мир и человека, а потом оставил все и погрузился в сон.
- Ты хорошо выучил то, чему тебя научил Аирэи...то есть ли-шо-Миоци. Но я должен тебе сказать, что не Великий Уснувший уснул, а люди сами словно уснули и поэтому не чувствуют его.
- Как же так? Ведь так много людей ждет его пробуждения! Бродячие эзэты не спят и будят его, и белогорцы непрестанно умоляют его, чтобы он восстал. Неужели они не услышали бы, если бы он проснулся?
- Сынок, когда человек спит, он не может знать, есть ли рядом с ним его отец или мать, брат или сестра. А если этот сон непробудный, то близкие напрасно стараются добудиться своего любимого.
- Я видел похожее, дедушка Иэ! Недавно на конских состязаниях разбился наездник. Его мать плакала над ним и жрецы-врачи из храма Фериана говорили, что сердце его бьется, и он еще жив, но он словно спал, хотя глаза его были открыты, и он никого не узнавал. Мкэ ли-Игэа говорил, что это из-за того, что от удара копыта поврежден мозг. А потом этот человек умер.
Огаэ смотрел широко распахнутыми серыми глазами в глаза белогорца.
- Ты и вправду смышленый мальчик... Люди тоже, словно тот всадник, упали оземь со взбесившегося коня и зовут в бреду Великого Уснувшего. Он отвечает им, и голос его полон любви и великой жалости, но они не слышат и не узнают его.
- Они все умрут? Как тот всадник?- в ужасе переспросил Огаэ.
- Сынок, все мы поэтому и умираем, как тот наездник, каждый в свой час, а не живем вечно.
- А потом - после того, как люди умирают, они попадают в ладью Шу-эна, он увозит их за горизонт, где не виден берег живых, и они обо всем забывают? Так ли-шо-Миоци говорит. А как же Великий Уснувший? Он же видит, что люди не нарочно его не слышат, они просто... просто упали и расшиблись, как тот наездник, - взволнованно заговорил Огаэ.- Дедушка Иэ, может быть, великий Уснувший придумает, что можно сделать? Когда-нибудь? Может быть, еще можно вылечить людей? Мкэ ли-Игэа говорил, что если бы за ним послали скорее, то он бы смог помочь этому человеку. Может быть, Великий Уснувший тоже найдет какого-нибудь хорошего врача...вроде ли-Игэа?
Иэ молча привлек его к себе, и, когда Огаэ решился посмотреть ему в лицо, он с удивлением увидел, что из глаз старого белогорца текут слезы.
- Огаэ, - наконец вымолвил он, - дитя мое! Ты прав. Великий Уснувший не мог оставить так просто умирать людей, которых он "создал своею рукой", как поется в древнем гимне. Но во всем мире не нашлось врачей, которые могли бы помочь людям услышать его, все они были также бессильны, как жрецы храма Фериана, стоявшие вокруг того несчастного наездника. Они только могли сказать, что сердце пока еще бьется. Тогда Великий Уснувший сам пришел исцелить людей...