- Аэй, я сделаю все, о чем ты ни попросишь, я буду в вечном долгу перед тобой - только никому не говори о случившемся!
- Я, так и быть, не скажу - но будь эта ссадина хоть на волос глубже, я не промолчала бы, - вздохнула Аэй.- Вот, у меня с собой есть целебное масло дерева луниэ - как оно кстати пригодилось! Дай-ка, я перевяжу твою руку, как следует. Тебе не больно сгибать кисть? Нет? Не обманываешь? - деловитол спрашивала она у Сашиа и добавила: - Эта дурочка могла перерезать тебе жилы на запястье, и что бы ты тогда делала, как бы ты жила, не имея больше возможности вышивать?
- Я не думала об этом, - просто ответила Сашиа.- Наверное, была бы, как ли-Игэа...
- Не шути так. Он - мужчина, а для мужчины всегда найдется какое-нибудь женское сердце, которое его пожалеет. А женщину жалеть некому. Скажи, много ты видела мужчин, которые бы с нежностью заботились о женщинах, потерявших свою красоту или здоровье? Только Великий Табунщик жалеет нас, потому что пришел в мир не от мужчины, а от женщины.
Аэй при этих словах благоговейно начертила на своей ладони и пахнущей маслом ладони своей юной собеседницы две пересекающиеся под прямым углом линии. Сашиа испуганно и в то же время радостно повторила этот жест.
- Не бойся - нас здесь никто не видит... Да и ли-Зарэо - не из ненавистников карисутэ, хотя сам - верный служитель Шу-эна Всесветлого.
- Аэй, но то, что ты сейчас сказала про мужчин... разве все они такие?- взволнованно вернулась к предыдущей теме их разговора вышивальщица. - Вот ли-Игэа - он разве такой?
- Игэа Игэ...- на лице Аэй появилась тень грусти, смешанной с радостью. - Ты знаешь, я влюбилась в него без памяти, когда он еще учился в Белых горах. Я увидала его, когда он искал целебные травы в долине...
Аэй набросила на свои присыпанный пеплом ранней седины волосы платок, растянула его за концы и прикрыла глаза. Ее густые темные ресницы вздрогнули.
- А ли-Игэа говорил, что он впервые увидел тебя у твоей хижины, когда его послал туда дедушка Иэ, - проговорила Сашиа.
- Игэа Игэ до сих пор так думает, - засмеялась Аэй. - Я так и не призналась ему, что влюбилась в него задолго до того, как он узнал, что я есть на белом свете... Я тоже собирала травы в той долине, и, когда увидела молодого высокого белогорца, спряталась за валуны, что принесла когда-то горная лавина. Я помню до сих пор каждый его шаг, каждый жест - как он склонялся над цветами, как внимательно рассматривал их, и, не найдя того, что искал, шел дальше. Голова его было непокрыта, и я могла различить, что у него светлые прямые волосы. Сердце мое замерло во мне - он, наверняка, будущий ли-шо-шутиик, подумала я. С такими волосами ведь и берут в первую очередь в служители Всесветлому!
- И я подумала тогда, - продолжала Аэй, - что я полюбила его на горе себе - ведь немыслимо, что происходящий из знатного рода фроуэрец, чей народ покорил наши острова Соиэнау, белогорец, который готовится к посвящению Всесветлому, когда-нибудь хоть одним взглядом удостоит полунищую сироту, девушку, которая по отцу степнячка, по матери - соэтамо...
Сашиа внимательно слушала свою старшую подругу. Та перевела дыхание, глубоко вздохнула и снова повела свой рассказ:
- С того мгновенья любовь к Игэа стала неразлучной в сердце моем от отречения от этой моей любви.
- Тебе было тяжело и больно?- тихо спросила Сашиа.
- Тяжело и легко вместе. Знаешь старинную песню собирания цветов, что поют девушки соэтамо?
"Из земли умершее восстает,
чтобы жить жизнью новою, иною,
Есть надежда, когда надежды уже нет,
Процветет цветок, и не знаешь, как прекрасен он,
Пока смотришь на голую землю,
Пока видишь только черную землю.
Но тайна великая совершается -
Откуда к умершему приходит жизнь?
Только от Того, кто всегда имеет жизнь,
Даже когда умирает".
- Я не хотела лишить его свободы - даже привязываясь к нему мыслью, как нитью, - заговорила Аэй. - Он не должен был страдать, он должен был быть свободен. Никто не знал мою печальную и радостную тайну. Я всегда вставала до рассвета, и, прежде чем всходило солнце, просила Великого Табунщика быть с этим белогорцем - даже имени его не оставалось у меня во владении! - быть с ним весь грядущий день и не оставлять его. А потом начинался мой день - подоить корову, растопить очаг, накормить братьев и больную мать, пойти набрать хвороста и кореньев, может, если повезет, наловить рыбы или поймать в силки птицу или зайца... Но такое бывало редко. У меня был отцовский лук, порой я могла подстрелить какую-нибудь птицу в роще.
- Ты умеешь стрелять из лука? - восхищенно спросила Сашиа.
- Да - мой отец был охотник, в нем была кровь степняков. Он научил меня многому - как чувствовал, что рано нас оставит. Впрочем, стрелять из лука - дело нехитрое, это проще, чем вышивать. Я вышиванию так и не успела по-настоящему обучиться, хотя всегда очень хотела. Прясть, ткать, шить - могу, а вышивать - нет.
Она по-матерински ласково посмотрела на Сашиа, которая, наконец-то принялась за еду, и подлила ей в чашку топленого молока.
- Однажды я увидела его во второй раз - он шел, никого не замечая, по той тропе, что вела к водопаду, и глаза его были погасшими, словно предрассветные звезды. Мне стало жаль его и страшно за него, я хотела побежать за ним, но между нами лежал глубокий овраг, который оставил после себя весенний горный поток, и, прежде чем я через перебралась через овраг, Игэа скрылся из виду. Но я встретила странника-эзэта - он спешил по той же тропе, и встревожено оглядывался по сторонам.
"Не видела ли ты, дочка, молодого белогорца в белом шерстяном плаще?" - спросил он меня.- "Душа моя неспокойна о нем".
Я рассказала ему обо всем, что видела.
"Я поспешу за ним, - сказал он, - а ты ступай в вашу хижину к больной матери и братьям, и жди". Откуда он узнал о том, что моя мать больна и что у меня есть братья?
- Дедушка Иэ многое знает, - проговорила Сашиа.
- Да, это был он... Когда я добежала до хижины, сердце мое стучало сильнее, чем стучит оно от обычного бега. Я не смогла сидеть дома, как велел мне незнакомый эзэт - я не знала, что его имя Иэ - а схватила кувшин, чтобы идти на источник неподалеку. Один из моих братьев увязался со мной - он сказал, что он уже большой для того, чтобы меня защитить. Ему было уже целых десять лет! - Аэй печально улыбнулась и помолчала, словно вспоминая о чем-то, чего ей не хотелось рассказывать даже Сашиа. - Там, у источника, я и встретила Игэа - он шел к нашей хижине.
- Проходи своей дорогой, подобру-поздорову! - закричал мой брат и уже поднял с земли камень, чтобы бросить в белогорца. Я запретила ему это делать и зачерпнула воды. Платок слетел с моей головы в речной поток - и его сразу унесло вниз по течению. Смущенная, я закрыла лицо руками.
- Ты такая красивая, Аэй, - осторожно сказала Сашиа.
- Тогда, наверное, была красивая - мне было меньше лет, чем тебе сейчас.
- Что же сказал тебе Игэа?
Аэй взяла ладони Сашиа в свои и помедлила с ответом.
- Он спросил: "Я слышал, вы бедно живете. Я хочу отдать вам эти деньги - мне они больше не понадобятся". Это были очень неожиданные слова, и я стала его благодарить - у нас закончилась мука, я развела последнюю горсть, для того, чтобы испечь лепешек. Я пригласила его в дом, как того требует гостеприимство. Про себя я подумала, что если его еще не оттолкнуло от меня мое мнимое бесстыдство, когда мой платок упал в воду (ведь так делают и негодные девчонки нарочно - чтобы покрасоваться перед молодыми мужчинами), то нищета нашей лачуги, несомненно, оттолкнет его. Но как я была счастлива, что шла рядом с ним по тропе! Я говорила тогда себе - я часто разговаривала сама с собой в моих мыслях - это больше, чем я могла бы желать, я буду это помнить, пока я дышу.