Но один из рабов царевича подбежал к нему и, склонившись, прошептал что-то в ухо Игъаара.
Лицо юноши просветлело.
- Да, о Игэа! Этот человек идет по слову Великого Табунщика! Да благословит Великий Табунщик его и его буланого коня со звездой во лбу!
Игэа быстро начертил несколько слов на вощеной дощечке, и, подозвав Нээ, отдал ему письмо. Тот со всех ног побежал к шатру.
Конь под степняком уже опередил всех прочих коней, и мчался, словно ветер, а люди кричали и рукоплескали от радости.
- Всесветлый да просветит нас! - раздавалось в толпе ликующее. - Всесветлый да просветит нас!
Грива коня развевалась от стремительного бега, ноздри раздувались от жаркого дыхания. Всадник поражал своим мастерством видавших видов старых наездников, пришедших посмотреть на состязания. "Степняки умеют ездить верхом!" - с завистью вздыхали они.
Шум толпы перерастал в гул, словно все собрались не за городской стеной Тэ-ана, а у водопада Аир.
Столп светлого дыма все еще поднимался от жертвенника, когда буланый конь со звездой во лбу и его всадник достигли цели.
...
- Состязание закончилось, матушка Тэла? - произнесла Сашиа, открывая глаза.
- Да, дитя мое! Но послушай меня - не делай себе ничего дурного! - кинулась Тэлиай на колени перед своей воспитанницей. - Посмотри - вот Нээ прибежал и принес письмо от Игэа!
- Игэа хочет меня ободрить, - грустно сказала Сашиа. - Бедный, милый Игэа!
- Что он написал? - с надеждой спросила Тэлиай.
- "Есть надежда", - проговорила Сашиа, пожимая плечами.
- Видишь? Видишь? - заговорила Тэлиай. - Может быть, придет большая вода, и мы с тобой на лодке уплывем от врагов...
- На лодке? - непонимающе спросила Сашиа.
- Многие хранят лодки на чердаках. Найдется лодка и для нас... Придет этот день избавления - может быть, Игэа слышит рокот воды под землей?
- Ах, мамушка Тэла, - произнесла Сашиа. - Ты почти обезумела от горя...
- Нет, дитя мое. Я верю, что Табунщик приведет с собой большие воды. А Игэа, может быть, уже что-то знает..
- Он все время мне говорил, чтобы я не теряла надежды, - сказала Сашиа почти равнодушно и через рубаху правой рукой сжала рукоятку ножа - а левой отстранила Тэлиай.
И тогда кто-то снаружи сорвал полог. И солнечный свет залил шатер. И Сашиа замерла, не в силах отвести глаз от сияния, в котором проступал человеческий силуэт.
Это длилось доли секунды - а потом они бросились навстречу друг другу.
- Ты узнала, узнала меня, моя Сашиа? - шептал Каэрэ.
- Да! - смеясь от счастья, отвечала она.
- Я победил имененм Великого Табунщика, Сашиа!
А она смеялась и целовала его - глаза, в заросшие мягкой щетиной щеки, и он целовал ее.
А снаружи, недалеко от входа в шатер, Игэа и Игъаар и их рабы загораживали дорогу Нилшоцэа и его сокунам.
- Да, ли-шо-Нилшоцэа, - говорил Игъаар спокойно и нарочито развязно, - это мой всадник. Но я полагаю, что это зрелище было устроено именно для того, чтобы меня развлечь? Не так ли?
- О, только лишь для этого, благородная отрасль Фроуэро! - цедил сквозь зубы Нилшоцэа, косясь на Игэа.
- Спасибо тебе за хлопоты, о достойный жрец Темноогненного! - отвечал простодушно Игъаар. - И мой всадник победил - ведь так и должно было быть, не так ли?
И Нилшоцэа, кусая губы, повернулся к ним спиной, а сокуны услышали, как он сказал по-аэольски: "О, как коварны вы, проклятые фроуэрцы!"
А Сашиа говорила Каэрэ:
- Беги! Они сейчас схватят тебя и казнят.
- Но я ради этого и пришел, - отвечал он. - Я не уйду.
- Нет, Каэрэ, - отвечала она, - беги прочь и скройся! Твой буланый конь унесет тебя в степь быстрее ветра! Скройся! Мой брат ушел на гибель - не погибай же ты!
- Миоци... ушел на гибель? - переспросил Каэрэ.
- Аирэи... да... Он убъет себя вместо того, чтобы принести жеребенка в жертву Уурту.
Вдруг девушку осенила счастливая догадка:
- Ради меня - догони его и скажи, что Темноогненный не победил на скачках, и что я по-прежнему свободна. Пусть он умрет, зная об этом.
- А ты, Сашиа? - спросил Каэрэ, не отпуская ее руки.
- У меня теперь есть время для того, чтобы дать обет Башни, - ответила Сашиа и поцеловала его в последний раз.
И когда Игэа и Игъаар вошли в шатер, а за ними вошли рабы, Сашиа одна стояла на белом полотне, воздев руки вверх.
- О, дева Всесветлого, - проговорил царевич. - Мой всадник победил на состязаниях - и я прошу тебя принять эти цветы, - с этими словами к ногам девушки поставили три корзины, наполненные белыми розами. Она смущенно и встревожено отступила, но Игэа ободряющее улыбнулся ей.
-Твой опекун и названный брат будет рад снова отвести тебя в ваш дом, о Сашиа, - сказал царевич.
Жрец Всесветлого, Миоци
...Он шел среди коней - в длинной белой рубахе без единой вышивки, в белой льняной рубахе жреца Всесветлого. Кони - рыжие, пегие, буланые, гнедые - были вокруг, стреноженные, и каждого за поводья держал сокун. Позади всех шла игреневая кобылица с белым жеребенком. Он то весело прыгал вокруг матери, то припадал к ее вымени. Кобылица печально и пристально смотрела на жреца Всесветлого, и блики его белой рубахи отражались в ее широких от печали и боли зрачках.
За спиной жреца Всесветлого было четверо вооруженных сокунов, в руках же Миоци не было оружия. Он шел среди коней, ступая на мягкую траву и слушая далекий шум водопада Аир.
Наконец, шествие остановилось.
- Надо поесть, - сказал старший сокун. - Мы проголодались.
И сокуны стали есть холодное мясо, завернутое в лепешки, и пить черное, пенистое пиво из фляг.
Миоци снял с пояса свою, полную родниковой воды, флягу и отпил из нее. Потом он расстелил на земле белое полотно и опустился перед ним на колени.
- Всесветлый молчит, Великий Уснувший не отвечает, - заговорил он нараспев, закрыв глаза. - Это не имеет значения для того, кто посвятил себя служению Небу. Если Уснувший молчит и не действует, то посвященный должен совершать свое дело, это никто не отменял и его обеты он не возвращает назад. Да примут воды Аир служителя Всесветлого - если один неверен, то другой из них верен.
Миоци открыл глаза.
Перед ним стоял степняк.
Миоци вскрикнул и вскочил на ноги - он узнал его.
- Благослови, о служитель Всесветлого! - проговорил степняк, печально улыбаясь.
- Ты - сын Запада, Каэрэ? - одними губами спросил Миоци.
- Нет, - ответил тот. - Благослови.
- Всесветлый да просветит нас, - произнес медленно Миоци, и Каэрэ, склоняясь к его руке, проговорил еле слышно:
- Сашиа свободна. Уурт проиграл Великому Табунщику на скачках. А я ухожу навсегда. Прощай же, Миоци.
И Миоци двумя руками коснулся его плечей, благословляя, а потом, в неожиданном порыве, прижал к груди, ничего не говоря. И степняк тоже обнял его в ответ.
...Сокуны не видели, как ушел странный степняк, и не видели, как стреноженные кони печально смотрели в сторону дальней рощи, где тот оставил своего вольного буланого коня со зездой во лбу.
А Каэрэ пришел в рощу и обнял своего буланого коня за шею, уткнувшись лицом в его гриву.
- Я отпущу тебя, - шептал он. - Я приведу тебя к хижине Лаоэй и отпущу. Только не попадайся сокунам. А мне надо идти. Может быть, в потоке вод я встречу дельфина... мне пора вернуться...
"Всесветлый отпускает коней на пастбища!"
Миоци стоял у водопада Аир. Вода низвергалась в бездну у его ног, а впереди среди громад непрестанно обрушивающейся вниз воды сияла вечная радуга.
- Всесветлый молчит, Великий Уснувший не отвечает... Это не имеет значения для того, кто посвятил себя служению Небу. Если Уснувший молчит и не действует, то посвященный должен совершать свое дело, это никто не отменял и его обеты он не возвращает назад. Да примут воды Аир служителя Всесветлого - если один неверен, то другой из них верен, - нараспев говорил белогорец снова и снова.
- Миоци! - голос с призвуком металла раздался за его спиной.