Жрец Всесветлого обернулся. Перед ним стоял Нилшоцэа - в черной рубахе с темно-красной каймой.
- О, жрец Всесветлого, - произнес Нилшоцэа первую фразу соединения алтарей. - Для чего пришел ты к этим водам?
- Чтобы на священном месте совершить священное дело, - ответил Миоци.
- Ты взойдешь на веревочный мост?
- Да, я взойду на веревочный мост.
В глазах жреца Уурта Темноогненного было нескрываемое ликование.
- Ты принесешь жертву - великую и достойную для достойных и великих?
- Да, я принесу жертву - великую и достойную для достойных и великих.
- Скажи слово твое к рабам твоим, - сказал Нилшоцэа, отступая на шаг.
Миоци окинул долгим взглядом стреноженных коней - рядом с каждым из них был сокун, держащий наготове огромный и острый жертвенный нож. По слову жреца они вонзят их в горло каждому из благородных животных.
- Всесветлый совершает дело свое! - вскричал Миоци - и сокуны сжали в руках мечи.
- Всесветлый отпускает коней на пастбища! - возвысив голос так, что его услышали у священной рощи, возгласил жрец Всесветлого.
Сокуны замерли от неожиданности.
Лицо Нилшоцэа скривилось.
Там, внизу, стояли люди, пришедшие вместе со священной процессией из Тэ-ана, они ждали, что Миоци скажет: "Всесветлый берет этих коней себе!"
- Отпускает на свободу, да, Миоци? - в упор глядя на белогорца, переспросил Нилшоцэа.
- Да - Всесветлый отпускает коней на свободу! - возвышая голос, пропел Миоци. - Они будут жить! Перережьте им путы - и пусть они бегут на пастбища - во славу Всесветлого, хваля его благость.
Миоци стоял спиной к бурлящему водопаду.
- С чем ты пойдешь на веревочный мост, о жрец? - задал Нилшоцэа, кусая губы, следующий по ритуалу вопрос.
- Один я взойду на веревочный мост - во имя Всесветлого, - отвечал Миоци. - Если один из них неверен, то другой верен.
- Глупец, - процедил Нилшоцэа, и этих слов не было в ритуале.
- Ты думал, я поступлю иначе, Нилшоцэа? - усмехнулся Миоци.
- Да, думал, что мы породнимся через твою сестру. Мне не хотелось бы твоей гибели, Аирэи Ллоутиэ.
- Вот как? - усмехнулся жрец Всесветлого.
- Теперь, перед смертью, ответь мне - что ты делал в печи Уурта? Среди угольев нашли твою флягу и нож.
Миоци молча отпил из фляги.
Потом он сказал:
- Мой нож и моя фляга - всегда на моем поясе из белогорской веревки, Нилшоцэа. Это ты променял пояс белогорца на темный огонь, и речь белогорцев - на речь народа болот.
- Я всего лишь говорю по-фроуэрски, а ты водишь с фроуэрцами дружбу. С самыми что ни на есть жалкими фроуэрцами! И тебе не страшно оставлять сестру в руках изуверов-карисутэ? Клянусь, что я доберусь до Игэа Игэ и уничтожу его. Но твоей сестре я оставлю выбор.
- Уурт проиграл скачки Табунщику, - заметил Миоци.
- Ну, это пустая случайность, - хохотнул нервно его собеседник. - Будут, будут еще скачки. И не одни. А ты - ты веришь в Табунщика?
- Я верю и знаю, что белогорская доблесть не умрет с моей смертью, - ответил Миоци.
- Когда тебя не будет рядом с Сашиа, о белогорец, - язвительно проговорил Нилшоцэа, - то твоя сестра может сделать иной выбор...
- Мы слишком долго болтаем, а народ ждет продолжения ритуала! - перебил его Миоци. - Ты забыл, что тебе положено сказать? Так слушай, я тебе напомню: "Что повелишь мне, о жрец Всесветлого?"
- Что повелишь мне, о жрец Всесветлого? - кусая губы до крови, произнес жрец Темноогненного.
- Ризу мою мне подайте, одежду мою принесите мне - облекусь в нее, оденусь в нее, взойду на веревочный мост! - возгласил Миоци.
Пять младших жрецов-тииков Всесветлого уже несли золотую кольчугу, а остальные перерезали конские путы. В наступившей тишине зазвучало далекое пение - это жители Тэ-ана, пришедшие к водопаду, пели древний гимн:
- О, восстань!
Утешь ожидающих Тебя,
обрадуй устремляющих к Тебе взор.
- О, восстань!
Тебя ждут реки и пастбища,
к Тебе взывают нивы и склоны холмов,
- О, восстань!
к Тебе подняты очи странников,
в Тебе - радость оставленных всеми,
- О, восстань!
чужеземец и сирота не забыты Тобой,
чающие утешения - не оставлены.
- О, восстань!
В видении Твоем забывает себя сердце -
- О, восстань!
- Пусть они замолкнут! - процедил Нилшоцэа.
- Это невозможно, - проговорил в растерянности начальник сокунов. - В священном месте нельзя убивать. Но, о блистательный Нилшоцэа, мои люди запомнят зачинщиков - и при возвращении в Тэ-ан они будут казнены!
- Глупец, - бросил Нилшоцэа.
А Миоци снял с себя пояс из белогорской веревки, и отдал одному из тииков его, а также нож и флягу.
Младшие жрецы Всесветлого занесли священные топоры на стволы священных деревьев луниэ - первое, второе и третье дерево, поникнув кронами, низверглись в водопад Аир.
Четверо жрецов Всесветлого с трудом поднесли Миоци золотую, сияющую ризу. Он воздел руки вверх, и они стали облачать его. Золото вспыхивало в лучах полуденного солнца, пока они наглухо закрывали все двадцать четыре застежки. Без посторонней помощи эту ризу снять было невозможно.
Нилшоцэа смотрел на Миоци, закусив свои узкие губы. А тот, медленно выпрямившись, от плеч до пят покрытый струящимся золотом, возгласил:
- Подайте мне мой пояс, нож и флягу.
И ему подали.
- Я восхожу к Всесветлому на веревочный мост священный - принести жертву свою, - сказал он, опоясавшись. - Пусть те, кто почитает Уурта, идут за мной.
Стоявшие рядом с Нилшоцэа воеводы заколебались.
- Пойдем же со мной! - повторил жрец Всесветлого. - Кто примет участие в жертве жреца Всесветлого, тот обретет великую силу. Что же вы стоите?
- Пусть первым идет Гаррион, - заговорили воеводы. - Заодно и докажет свою верность темному огню. В его роду все почитали только Пробужденного и Оживителя.
- Гарриона нет, он еще в пути, - отвечали им другие.
Ууртовцы колебались, переговариваясь между собой. Миоци тем временем сделал шаг к веревочному мосту, потом другой, третий. Он шел с трудом, ноги его погружались по лодыжку во влажную землю.
- Где же наследник Игъаар? - внезапно обеспокоенно спросил Нилшоцэа у пятерых своих телохранителей. - Надо найти Игъаара! - с этими словами он быстро ушел куда-то, а Миоци и воеводы остались у веревочного моста над бездной.
- Он идет приносить жертву? - спросил кто-то.
- Он заколет себя, - пояснил его товарищ. - Сейчас был священный диалог, и Миоци отказался проливать конскую кровь и соединять алтари.
- Ну, ради жертвенного самоубийства последнего великого жреца Всесветлого я не побоюсь взойти на мост! - хохотнул кто-то.
- А кого это там, вдалеке принесли на носилках?
- Это парализованный ли-Оэо. А хранитель Башни умер ночью, как говорят, от разрыва сердца.
- Что ж, пусть говорят, - усмехнулся один из воевод. - А где Игаон? Он был лучшим другом Миоци.
- Вон он - рядом с носилками... Сестра Миоци подле него, в синем покрывале... что за красавица, говорят! Нилшоцэа имеет на нее виды.
- Взойдите, о люди, за мной, на священный веревочный мост! - произнес Миоци, тяжело ступая под своей сияющей золотой ношей.
- Пойдем же, - сказал один фроуэрец другому.
Прыжок Миоци
Каэрэ, прижавшись своей головой к голове коня, слышал, как с тихим шумом шевелятся ноздри буланого. Раздвинув густой кустарник, он смотрел на водопад, над которым, под радугой, был протянут священный веревочный мост.