— Я знаю, знаю. Вы не думайте — я не надеюсь, что ее выпустят на следующей неделе. Я понимаю, все гораздо сложнее. Я…
Она заплакала. Слезы катились по ее лицу, смешиваясь с мукой, и превращались в крохотные сероватые комочки теста.
— Я понимаю, что нельзя серьезно рассчитывать на какой-то телефильм. — Кейт вытерла лицо кухонным полотенцем. — Простите. Сейчас я приду в себя. Просто я знаю, что она этого не делала. Я точно знаю. Если бы в суде все решали по справедливости, а не как в лотерее, она была бы сейчас на свободе. Анна сказала, вы самая лучшая. Она сказала, если кто-нибудь и способен доказать, что суд ошибся, то только вы. В любом случае, даю честное слово, что не буду винить вас, если ничего не получится. Я понимаю, это не легче, чем сдвинуть с места целую гору. Я все понимаю.
Слезы текли у Кейт по лицу быстрее, чем она успевала их вытирать. Казалось, после всего пережитого разговор с Триш стал для девочки последней каплей. Она начала всхлипывать, совсем как маленький ребенок. Триш взяла чистое полотенце и протянула его Кейт, молча дожидаясь, когда шторм стихнет. Когда девочка немного успокоилась, Триш забрала у нее полотенце.
— Твоей маме, Кейт, очень повезло, что у нее есть такая дочка, как ты.
— Спасибо, — тихо ответила Кейт и отвернулась в сторону, чтобы высыпать в кастрюлю с кипящей водой замороженный горох. Несколько горошин упали в миску с мясным соусом.
— И всем остальным в вашей семье тоже очень повезло. Теперь давай на время обо всем забудем и спокойно пообедаем. После мы с тобой сможем потолковать с глазу на глаз. Договорились?
— Конечно. Вы очень добрая. Я изо всех сил стараюсь при малышах не плакать, но когда начинаю говорить о ней, не могу сдержаться. Ей ведь очень…
— Как я уже сказала, ей очень повезло, что у нее такая дочь. Кстати, по-моему, соус уже готов. Куда его вылить?
После обеда, когда Адам повел Милли и мальчиков играть в футбол, Триш и Кейт стали мыть посуду и вернулись к разговору о Деб. Время от времени Кейт принималась плакать, однако основную часть времени держала себя в руках. Ничего принципиально нового Триш не узнала, однако составила для себя более полный портрет убитого старика.
— Он вечно столько шума устраивал из-за того, что ему приходится пить много таблеток, — сказала вдруг Кейт, составляя в буфет чистые тарелки.
Триш, естественно, не знала, как нужно расставлять посуду, поэтому мыла ее и одновременно задавала вопросы.
— Значит, он принимал много таблеток? — спросила она.
— Ой, целый миллион. У него ведь было столько всяких болезней. Он ненавидел глотать лекарства. И ненавидел, когда мама, или бабушка, или еще кто-нибудь говорил ему, что надо делать. Если за ним ухаживала тетя Корделия, он никогда не ворчал. Не потому, что она что-то делала по-особенному. Просто к ней он относился гораздо лучше.
— Ты не знаешь почему?
Девочка снова откинула со лба челку. Ее глаза смотрели по-взрослому проницательно. Теперь, когда Кейт успокоилась и не позволяла чувствам брать верх над разумом, она ничем не напоминала ту маленькую затравленную повариху, которая встретила Триш пару часов назад. Теперь девочка выглядела старше и умнее, хотя по-прежнему казалась не совсем к месту в этой старомодной кухне, на фоне металлических шкафов для посуды, оббитых кастрюль и бело-голубого линолеума с рисунком под мрамор.
— Наверное, он гордился тетей Корделией, поэтому любил ее больше и не делал ничего такого, чтобы она огорчалась. Наш учитель английского сказал бы, что с точки зрения психологии у дедушки не было никаких оснований враждовать с Корделией.
— А враждовать с твоей мамой и бабушкой у него основания были? — озадаченно спросила Триш.
— Наверное, были. Понимаете, я очень много об этом думала. Он, видимо, презирал и маму и бабушку и поэтому относился к обеим свысока. Запугивал их все время, унижал, говорил всякие обидные вещи. Наверное, так он казался себе умнее и значительнее, понимаете?
Кейт нахмурилась. Ее лицо, грустное и задумчивое, стало жестким.
— Только это неправда, — добавила она. — Может, он и был немного умнее их, но, я думаю, не настолько, как ему казалось. Мама совсем не такая тупая, какой он постоянно ее выставлял.
— Полностью с тобой согласна, — абсолютно искренне сказала Триш. — Как ты считаешь, что случилось с твоим дедом?
— Не знаю.
Кейт взяла жаровню, старательно отмытую Триш, и поставила в духовку, чтобы подсушить на огне.
— Правда, не знаю. Если бы у него на голове остался тот полиэтиленовый пакет, я бы подумала, что дед покончил с собой. Только пакет почему-то оказался в мусорной корзине у мамы в комнате.