Одна из женщин, на вид лет семидесяти, вполголоса рассказывала своей знакомой, как в последний раз глотала эту отвратительную бариевую взвесь и что из этого вышло. Внезапно смолкнув, женщина залилась румянцем. Триш поняла, что в упор разглядывает рассказчицу, и подняла газету, чтобы ее не смущать.
Триш погрузилась в чтение отчетов о судебных решениях, и постепенно шум голосов превратился для нее в отдаленное бормотание. То и дело звонил телефон, пациенты ходили взад-вперед по приемной, а Триш почти ничего не слышала. Перелистывая страницы, она добралась до частных объявлений и рубрики «Личное мнение». С фотографии на нее смотрел Малкольм Чейз.
Полный сдержанного обаяния и в то же время серьезный, его портрет венчал гневную филиппику о проникновении наркотиков в места заключения. Написано было с благородным пылом, разумеется, уравновешенным ясной аргументацией. В последних трех абзацах мистер Чейз слегка перегнул палку, зато нашел способ упомянуть Дебору:
Ужасно, что наша система правосудия отправляет за решетку невиновных людей, но не может справиться с таким злом, как незаконное распространение наркотиков. Миссис Гибберт, преданная жена и любящая мать, попала в тюрьму за преступление, которого не совершала, и последние полгода провела в одной камере с юной наркоманкой. Недавно сокамерница миссис Гибберт раздобыла столько героина, что попала в больницу с сильной передозировкой и сейчас находится на грани между жизнью и смертью.
Как это могло мучиться в таком месте, где ее обязаны охранять двадцать четыре часа в сутки? В тюрьме наверняка есть люди, которые знают, кто поставляет туда героин, однако ни один из них не выдаст преступника. Без свидетелей нет никакой надежды, что наркоторговец будет найден и тем более наказан.
С нашим обществом происходит нечто чудовищное, и только мы с вами способны исправить столь бедственное положение. Если для того, чтобы избавить страну от этого зла, потребуется изменить законы и урезать некоторые свободы, значит, так тому и быть. Что касается меня, то я намерен до конца своих дней…
— Мисс Магуайр?
Перед Триш стояла медсестра с напряженным от нетерпения лицом.
— Простите, — сказала Триш и опустила газету на колени.
— Доктор Фоскатт готов уделить вам несколько минут. Пожалуйста, не задерживайте его надолго. Сегодня утром у него было очень много пациентов, а вечером снова прием.
— Постараюсь управиться как можно быстрее.
Триш поднялась со стула и, свернув газету, сунула ее в портфель.
Доктор Фоскатт не произвел на нее особого впечатления. Худощавый и очень подтянутый, в зеленом твидовом костюме, он оказался на пару дюймов ниже ростом, чем его гостья, и явно был раздосадован этим обстоятельством. С другой стороны, Триш подумалось, что доктор вообще относится к тем, кто постоянно чем-нибудь раздосадован. Он указал ей на стул у дальнего края стола.
Она села и, глядя в холодные серо-зеленые глаза доктора, произнесла давно обдуманную вступительную речь.
— Я знаю, что Айан Уотлам умер четыре года назад, — закончила Триш, — но думаю, вы не забыли обстоятельства его смерти.
Доктор покрутил в руках очки, постукал ими по регистрационному журналу и, раскрыв дужки, сощурился на линзы. Затем отвернулся от Триш и стал шарить в карманах, вероятно, пытаясь найти специальную тряпочку, чтобы протереть стекла.
— Ужасные были деньки, — наконец проговорил он и, надев очки, несколько раз суетливо передернул плечами. — Не помню другого такого времени, когда бы меня так часто беспокоили и отрывали от дела. Конечно, такое трудно забыть.
Триш собралась было задать наводящий вопрос, чтобы помочь Фоскатту собраться с мыслями, однако ему не потребовалось никакой помощи.
— Я согласился встретиться с вами по одной-единственной причине — до общественности необходимо донести, что способствовать смерти тяжелобольных людей абсолютно и совершенно непростительно.
Триш подумала, что такой вычурный стиль речи мог сформироваться только за долгие годы практики.
— Если ваша телевизионная программа посвящена обратному, я вынужден буду…
— Нет, обратному она не посвящена.
Доктор удивленно приподнял брови.
— То есть вы не собираетесь доказывать, будто Дебора Гибберт невиновна в преступлении, потому что она просто хотела помочь отцу и избавить его от невыносимой боли?