— Я сейчас уйду, только позвольте напоследок задать еще один вопрос. Мне хотелось бы узнать ваше мнение как специалиста.
Триш улыбнулась доктору, стараясь выглядеть слегка смущенной. Фоскатт на ее просьбу никак не ответил, но из кабинета гнать не стал. Понимая, что улыбкой она ничего не добьется, Триш стерла приветливость с лица.
— Мой вопрос касается астемизола, который нашли в организме мистера Уотлама при вскрытии.
Доктор Фоскатт не шевельнулся, будто окаменев с оскорбленной гримасой на лице.
— Я не понимаю, откуда он мог там оказаться. Вы никогда не выписывали этот препарат мистеру Уотламу или его жене?
— Вы ведь сказали, что прочли стенограммы судебных заседаний, мисс Магуайр.
— Да, прочла.
— В таком случае вам прекрасно известно, что я предоставил суду все свои записи, касающиеся мистера и миссис Уотлам. Они доказывают, что я никогда не прописывал астемизол ни этой супружеской паре, ни их дочери. Надеюсь, теперь вам все понятно, мисс Магуайр?
— Да, но мне интересно, почему вы его не прописывали? Это ведь очень действенный антигистаминный препарат.
Доктор Фоскатт покраснел, его руки снова задрожали.
— Да, очень действенный, — ответил он. — Однако в такой клинике, как наша, приходится тщательно следить за тем, чтобы не выйти за рамки бюджета. Непатентованный терфенадин стоит гораздо дешевле, чем патентованный астемизол, поэтому для нас он предпочтительнее. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Да, спасибо. Думаю, до меня дошло. Более или менее.
Триш встала и сунула блокнот в сумку. Доктор Фоскатт нравился ей не больше, чем она ему, однако уступать Триш не собиралась. Она протянула ему руку:
— Было очень любезно с вашей стороны, доктор Фоскатт, уделить мне столько времени. Надеюсь, когда начнут снимать телевизионный фильм, вы не откажетесь повторить ваш рассказ перед камерой. Я уверена, что Малкольм будет вам очень признателен.
Доктор Фоскатт не шевельнулся. Жать Триш руку он явно не собирался. Та решила не настаивать.
— Медсестра откроет вам дверь.
Не глядя на Триш, он сложил бланки для рецептов и упаковки каких-то таблеток в саквояж. Когда сумка была собрана, доктору все-таки пришлось поднять голову. Он сделал вид, будто удивлен присутствием Триш в кабинете, хотя прекрасно знал, что она не двигалась с места.
— Чего я не могу понять, — сказал он, подталкивая настырную посетительницу к выходу, — так это того, как столь уважаемый член парламента, как мистер Чейз, оказался вовлечен в такую сомнительную авантюру, как ваш телевизионный фильм.
Триш улыбнулась.
— О, мистер Чейз уверен, что Дебора Гибберт невиновна. Дело в том, что они знакомы уже много лет.
Доктор взглянул на Триш, и выражение его лица стало для нее настоящей наградой. Она постояла у своего автомобиля, пока Фоскатт не сел в старенький «ровер». Машина, взревев, тронулась с места и с оглушительным фырканьем и тарахтением скрылась в грязном облаке выхлопных газов.
ГЛАВА 10
Доктор Фоскатт приехал домой пообедать до неприличия поздно. Ему действительно предстояло сделать несколько визитов к пациентам, но не раньше, чем с половины четвертого. Обед был для него священен. Врач не может заботиться о своих пациентах как следует, если не заботится в первую очередь о самом себе. К счастью, Молли умела отлично готовить.
Он привычно поцеловал ее в щеку и в бессчетный раз подумал о том, как ему повезло с супругой. Она состарилась вместе с ним, но смогла сохранить то очарование, которым обладала тридцать лет назад, когда они только-только начинали семейную жизнь. Она успокаивала его, вселяла уверенность и была одной-единственной причиной, по которой он до сих пор выдерживал бесконечные — и, как правило, необоснованные — жалобы пациентов, их друзей и родственников.
Он шел следом за Молли в столовую и думал о том, с каким достоинством она пронесла себя по жизни — жизни, которую никак нельзя было назвать легкой. Она взяла на себя заботу о доме его родителей, чересчур просторном для нынешнего времени, когда не держали прислугу. Полюбила этот дом не меньше, чем сам доктор. Произвела на свет трех здоровых сыновей и растила их со всей мыслимой добротой и мудростью. Искренне печалилась, когда дети покидали родительский дом, и не менее искренне радовалась, когда они туда возвращались.