– Не имеете права, – сказал Костя, – он же будет добиваться!
– Ты тут права не устанавливай! Мне кого слушать – вас или начальство? Поскольку он теперь на заводе не работает, проживать ему тут не полагается. Понятно?
Яков Лукич ушел, ребята накинулись с расспросами. Алексей коротко рассказал.
– Ты вот что, – подумав, сказал Костя, – ты этого старого хрена не слушай! Живи, и всё. Пока не восстановят. Что он тебя, с милицией будет выгонять?
– Постель заберут.
– Подумаешь! Со мной будешь спать, я не толстый, поместимся... А то куда же ты, на улицу?
Ребята поговорили еще, надавали хороших, но бесполезных советов и ушли. Алексей посидел немного и тоже пошел.
Идти было некуда, но он не мог сидеть в четырех стенах, которые уже тоже становились чужими.
20
Деловито сопящие карапузы занимались в сквере извечной своей работой: лепили песочные пирожки, строили дома. Алексей присел на скамейку. Тело изныло от усталости, ноги горели. Следовало пойти в общежитие, но он слишком устал. Устал и ходить и думать. К ребятишкам подходили мамы, отряхивали с них песок и уводили домой – уже смеркалось.
Детская площадка опустела. Алексей почувствовал жажду, подошел к киоску с газированной водой. Руку сто со стаканом воды ухватили цепкие пальцы. Рядом стоял Олег Витковский.
– Кто ж эти помои пьет? Ты же рабочий класс! А что сказал талантливейший поэт нашей эпохи? «Класс, он жажду заливает квасом? Класс, он тоже выпить не дурак...»
Олег улыбался. От него несло водочным перегаром, крылья носа и виски у него побелели.
– Что смотришь? Думаешь, я на газу?
Витковский всегда был неприятен. Сейчас он был ненавистен: он был сыном того Витковского, который выгнал Алексея с работы... Хоть этому дать в морду!
Алексей медленно поставил стакан обратно.
– Слушай, Горбачев, ты ж мировой парень! Что ты из себя монаха строишь? За это денег не платят, орденов не дают. Знаешь, есть такой анекдот: приходит один...
Сбиваясь и похохатывая, Олег рассказывал, но Алексей не слушал. В морду не трудно... Ну, сорвешь зло, а потом?.. Может... Может, рассказать? Пускай поговорит с отцом, объяснит... Меня не захотел слушать, но если сын объяснит как следует, подробно и про баптистов, и про дядьку, про «Футурум» – он же увидит, что всё враки, выдумки того гада...
– Мне с тобой поговорить надо.
– Так в чем дело? Пошли!
– Давай тут.
– Всухую? За кого ты меня держишь? Пошли в пельменную, там посидим, а потом у меня есть один вариант... – Олег многообещающе ухмыльнулся и подмигнул.
Алексей только теперь вспомнил, что с утра ничего не ел.
– Ладно, пойдем.
В форточке гудел вентилятор, громкоговоритель грохотал, сидящим приходилось перегибаться через столики и кричать, чтобы услышать друг друга. Синие полосы табачного дыма колыхались над головами разомлевших от водки и духоты людей.
Олег и Алексей сели за столик у стены против входа. Над ними в огромной тяжелой раме оранжевые космы волн вздымались к желтому солнцу.
– Произведение, а? Мировая вещь! – кивнут Олег. – Клавочка! – Он обхватил проходящую официантку за место, где у неё когда-то была талия. – Сработай нам поллитровочку...
– Я пить не буду, – сказал Алексей.
– А кто будет пить, кто? Разве это называется пить? Ладно, для начала дай нам две полуторки с прицепом. Только в графинчиках, как полагается. Ну, селедочки, пельменей и всё тому подобное, сама знаешь... Ты, может, стесняешься насчет монеты? У меня хватит, будь спок! – Он показал пачку денег.
Алексей не знал, с чего начать, озирался, разглядывал посетителей. Столики были заставлены пивными кружками, бутылками и едой. Под ложечкой уже не сосало, а жгло и резало. Клавочка принесла графин с водкой и кружки с пивом, расставила металлические тарелки с закусками.
– За дружбу! – разливая водку, сказал Олег.
– Я лучше пива.
– Кто пьет пиво? Извозчики! И тех нет... Пиво не пьют, им запивают. Ты что, маленький? Выпьем, потом поговорим...
Водка обожгла рот и горло.
– Пивком, пивком! – деловито подсказал Олег.
Алексей выпил пива.
– Ну вот, порядок. – Олег в свою очередь выпил водку, запил пивом. – Вообще говоря, между первой и второй не дышат... Ну, у тебя тренировки нет – закуси.
Алексей проглотил кусок жесткой от уксуса селедки. По телу разлилась теплая волна, поднялась к голове. Галдеж в пельменной, грохот громкоговорителя стали как бы тише. Кто его знает, может, этот Олег не такой уж плохой парень?
В конце концов, что он ему сделал? Когда-то в детстве разок подрались. Велика важность. Кто в детстве не дрался?
– Сейчас мы это прикончим, захватим еще горючего и пойдем в одно место... Есть тут одна... Пластинки у неё – закачаться! Морячки прихватили. Из Западной Германии. Ударник и шесть саксов. Сила, представляешь?.. Пам-па-па-пап-пап-пап... – Олег начал напевать в судорожном, спотыкливом ритме, пристукивая донышком кружки по столу, потом спохватился, снова налил в стопку водку. – Знаешь, есть мировой тост: «Дин скол, мин скол, аллавака фрика скол!»
– Это по-каковски?
– Кажется, по-норвежски, моряк один научил. «За тебя, за меня, за всех девушек!» Здорово, а? Ну, давай...
«Не за всех, за Наташу!» – подумал Алексей и выпил.
– До конца, до конца, не будь бабой.
Алексей допил.
Теперь уже было не так трудно и противно. Он сам налил пива и запил. Минуту спустя горячая волна снова разлилась по телу. Пальцы стали неловкими – Алексей хотел подцепить кусок селедки и промахнулся.
– Я больше пить не буду.
– Что ты! Мы еще по полтораста не выпили...
Алексей гонял вилкой пельмени по жестяной тарелочке и думал, с чего начать. Наверно, лучше не сразу, подойти издалека...
– Слушай, ты в бога веришь?
– В бога? – Глаза Олега остановились. – Что я – сдурел? Я, если хочешь знать, ни во что не верю!
– Как это – ни во что?
– А так: дни скол, мин скол, аллавака фрика скол!.. И всё! И точка! А всё остальное – до лампочки!
– Это ты врешь.
– А чего бы я врал? Что я, кого боюсь? Да я никого не боюсь! Плевать я на всех хотел! – В духоте пельменной Олега быстро развозило. – И плюю... Давай выпьем и наплюем на всё!
Алексею есть уже не хотелось. Мысли сделались легкими, ускользающими, удерживать их становилось всё труднее.
– Мне тоже ребята говорили: «Плюнь!»
– И правильно!
– Не могу.
– Ну и дурак! Что ты, сто лет будешь жить? Да сколько б ни жил. Ну и дурак! – повторил Олег. – Или притворяешься...
– Я не притворяюсь.
– Все притворяются! И врут. А я – нет. Если хочешь знать, я – самый честный!
– Ладно, – сказал Алексей. Пьяный спор уводил слишком далеко в сторону. – Я с тобой не об этом хотел...
– Так и я не об этом! – подхватил Олег. – Я тебе, как другу... Понимаешь, как другу! Постой... Выпили ещё? Выпьем! Вот так... Я тебе, как другу, советую: брось ты это дело!
– Что бросить?
– Ну, ты там вкалываешь, в вечернюю школу ходишь... На черта тебе это надо? Живешь, как арестант... Ты же настоящий парень!
– А как жить надо?
– Как умные люди живут! Ну вот – я. Мог поступить в институт? Мог. Ну, там конкурс, медалисты... Плевать! Мой старик это бы дело устроил. А я не пошел. Что я потом с этого буду иметь? Вкалывай, как ишак, за это тебе семьсот в зубы и – будь здоров?
– А сейчас ты сколько получаешь?
– Я не получаю, я беру.
– Но ты же работаешь?
– Я? А зачем мне это надо? Работа дураков любит, пускай работяги и надрываются... Я и так проживу.
– И отец не возражает?
– А что отец? У меня старик ушлый, он тоже своего не упустит. Ему за пятьдесят, а он ещё дает дрозда... Ну и правильно! Жить надо весело.
– А на что?
– Найдется, надо только шевелить извилинами... Понимаешь?
– Нет. Если все так будут рассуждать...
– Кто все? Все не рассуждают.
– Погоди! Люди работают, строят коммунизм...
– Детка! Ты меня хочешь агитировать? Не надо, я в коммунизме больше понимаю. Они ещё строят, а я уже в коммунизме – получаю по потребностям.
– Не работая?
– Чудак! Что я тебе, рабочая скотинка, чтобы ишачить?
Теперь Алексей не слышал никакого шума, не видел ничего, кроме бледной самодовольной рожи Олега, по которой змеилась презрительная ухмылка.