– Как зверь!
– Только, знаешь, у меня, кроме хлеба и помидоров, ничего нет, – застеснялся Яша. – Можно бы чай... Только позже, когда хозяйка плиту затопит...
– Пёс с ним, с чаем!
Алексей набросился на еду. Яша отковыривал корочки и лениво, задумчиво жевал.
– Вот, всё срубал! – сказал Алексей, покончив с последним помидором. – Постой, это же я у тебя всё съел? Деньги у тебя есть? А то ведь у меня – вот, тридцать пять копеек...
– Не дури! – улыбнулся Яша. – Что ж ты думаешь дальше делать?
– Буду добиваться, чтобы восстановили. Только не знаю как... Вот пришел к тебе. Ты же у нас академик, посоветуй.
– В детстве легко быть академиком... – Яша катал хлебный шарик, сосредоточенно разглядывал его и молчал, потом швырнул за окно. – Уезжай. Оформляй увольнение и уезжай. В другой город, на другой завод. Хотя бы в Ростов. Ты ведь оттуда родом? Специальность у тебя хорошая, отлично устроишься... А здесь? Здесь при каждом удобном и неудобном случае будут тыкать пальцем – он такой и сякой. Так всю жизнь и будешь тащить этот хвост за собой...
Это была мысль. Мировая мысль! В Ростове ведь Наташа, он сможет её видеть чуть ли не каждый день. Да просто каждый! И устроиться можно. Там один «Сельмаш» чего стоит. Заводище – дай бог! И другие есть... Не на тот, так на другой. Дадут место в общежитии. Что там, хуже, чем здесь?..
– Нет, – угрюмо насупясь, сказал Алексей. – Никуда я не поеду. Я что, для себя выгоды искал? Я правды добивался. А так что же получится: ничего не добился и в кусты? Они же только этого и хотят. Выходит, сыграть им на руку? Нет, Яша, по-моему, так нельзя. Если один раз испугаться, будешь дрожать всю жизнь...
– Угу... «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой!» – продекламировал Яша.
– Ты стихи начал писать?
– Это не я, Гёте... В стихах легче.
– Ну, я про стихи не знаю, я про жизнь говорю. Про мою, про твою...
Алексей вдруг покраснел и порадовался, что сидит не на свету, а Яша близорук. Какая он все-таки свинья! Все про себя, а у Яши даже не спросил ничего...
– Ты-то как живешь?
– Что я? Работаю, взяли теперь в штат. Пишу карточки, составляю систематический каталог.
– А в институт?
– Меня ведь не приняли.
– Так подавай в другой!
Яша отмахнулся.
– Слушай, Алеша, из общежития тебя, конечно, вытурят, жить где-то надо... Хочешь, я поговорю с хозяйкой? Тетка она прижимистая, но, может, согласится. Койка же пока пустует! А в крайнем случае вдвоем будем спать на моей...
– Ей небось платить надо, а у меня – вот...
– Я пятого зарплату получу. Как-нибудь перебьемся. Главное – её уговорить...
22
Людмила Сергеевна шла на работу с тяжелым сердцем. Как нехорошо получилось. Воскресенье, заспались, а он потихоньку убежал. Сбежал, конечно, от стыда. Ещё бы по стыдно – такое устроить... А всё-таки не следовало так выпускать. Накормить хотя бы... А потом задать ему перцу. Бесстыдник! Убежал, будто я его не найду. Узнаю, где общежитие, а то и на завод пойду. Пускай его там пропесочат как следует...
Галчата облепили её с радостным визгом. Она смеялась, отвечала им, спрашивала сама... Уже другие галчата. Эти ровнее, спокойнее, столько горя не видели. Им легче, и с ними легче. А почему-то особенно дороги те, с которыми было трудно.
Растут, растут ребятишки... Вон Слава какой уже стал, не сегодня завтра выберут председателем детсовета. А Люся? Может, и в самом деле получится из неё хорошая пианистка...
Людмила Сергеевна занималась сегодняшним, а думала о прошлом. Вырастут и тоже уйдут, как те, старшие. Вот в этом и состоит её жизнь: она берет их маленькими, растит, выводит в жизнь, а они уходят, не оглянувшись... Ну-ну, не жалуйся, не все так. Валерий только... Теперь его уже никто не называет Валетом. Важный стал. Секретарь в каком-то спортивном обществе или комитете. Плавает и произносит речи. Речи, как и прежде, – сапоги всмятку, но плавает, говорят, хорошо, даже какой-то рекорд поставил. Он ещё мальчишкой плавал лучше всех... Мужичок? Тарас – молодец. Кончил техникум, работает агрономом. И не в конторе – в колхозе. Приехать никак не соберётся, но хоть письма пишет... И Яша Брук заходит.
А лучше всех – Кира. Такая привязчивая, отзывчивая девочка. Вот уже взрослая – своя семья, ребенок, а нет-нет да и прибежит проведать... Вон она летит, легка на помине! Похудела, с лица как-то спала. Но глаза такие же, и рот по-девчоночьи приоткрыт, будто вот-вот рассмеется. А смеяться стала меньше, бедняжка, совсем почти не смеется...
Кира вбежала, как всегда запыхавшись, придерживая уголки косынки под подбородком.
– Ой здрасте Людмила Сергеевна я к вам на минуточку как вы тут живете я уже вас целую вечность не видела, – без передышки выпалила она и бросилась на стул.
– Короткая у тебя вечность, – улыбнулась Людмила Сергеевна, – меньше недели прошло. Ты-то как? Ребенка где оставила?
– Там соседка приглядит, сегодня же воскресенье, на работу не выходить. А мне нужно. Я ведь к вам по делу, Людмила Сергеевна... – Кира замялась и покраснела. – Мне просто стыдно, а что я могу сделать? У соседок уже всех перезанимала, больше нельзя, да и нет у них... А мой байбак ничего понимать не хочет, есть или нет – обед давай... Мне ненадолго, до получки только. Я уж теперь у него сразу отберу.
– А что, опять?
– Ну да! Теперь новую моду придумал... Я все ругалась: уж пьешь, так пей хоть дома, и меня и себя не позорь... Ну, он и его дружок, забулдыги, приходят теперь домой. Выпьют, а потом начинают друг друга уговаривать: «Нам бы ещё по сто пятьдесят – нам бы цены не было!» И добавляют. Так и набивают себе цену, пока вовсе не назюзюкаются. Ну, я того вытолкаю, пускай как хочет, а этого укладывай, возись с ним... И зачем мне все это нужно?!
– Погоди, Кира, всё ещё наладится, возьмется за ум...
– Да нет, я не об этом... Вообще зачем мне муж? Муж – это ведь несчастье! Правда, Людмила Сергеевна?
Людмила Сергеевна засмеялась.
– Муж – это, конечно, несчастье, но пусть оно будет как можно дольше.
– Нет, вы не смейтесь... Он мне просто не нужен, – печально и просто сказала Кира. – Я ведь его не люблю. Совсем.
– Зачем же ты...
– А? Сдуру... Доказать хотела, назло... Делаешь назло другому, а получается – самой себе... Я ведь Алешу любила, Горбачева, ещё когда совсем девчонкой была. Да вы ведь знаете...
– Знаю.
– Ну вот: думала, закручу с другим, пускай хоть немножко обратит внимание, приревнует, потом, может... А потом уже поздно было – Мишка прилип, как клещ, влюбился. Теперь и вовсе – ребенок, никуда не денешься... А Алеша даже ничего и не замечал. Зачем я ему? Он ведь Наташу любит. Раньше Аллу любил, теперь – Наташу, А они его – нет... Я ведь знаю!.. И почему это всегда человек любит тех, кто его не любит, а?
– Ну, не всегда, положим. Вот Миша, тебя любит..
– Зачем мне его любовь? Да ещё пьяная...
– А Алешу ты видишь?
– Нет Где же? Да и зачем? Ему ведь со мной неинтересно...
В дверь постучали.
– Кто там?
В кабинет вошел невысокий коренастый парень в рубашке с расстегнутым воротом. Волосы у него были иссиня-черные, как у монгола. Монгольские черты проступали и в лице – широкие скулы, редкие волоски на верхней губе, немного раскосые маленькие глаза.
– Мне нужно заведующую детдомом.
– Я заведующая.
Парень покосился на Киру, подошел к Людмиле Сергеевне и протянул руку.
– Я – комсорг механического цеха «Орджоникидзестали» Федор Копейка.
Кира фыркнула, но Копейка не обратил на неё внимания.
– Я к вам вот по какому делу: не знаете ли вы, где Горбачев? Алексей Горбачев, разметчик.
– Как – где? – встревоженно поднялась Людмила Сергеевна. – У себя, наверное, на работе или в общежитии.
– Нету. В общежитии я был. Дома не ночевал, ребята не знают, где он может быть, знают только, что он жил в вашем детдоме. Вот я и пришел – может, вы подскажете.
– А! – облегченно вздохнула Людмила Сергеевна. – Это легко объяснить. Ночевал он у меня дома... Понимаете, он поздно ночью пришел сюда... И не совсем... то есть просто пьяный. Я и отвела его к себе, чтобы проспался...