Я целыми днями погружался в изучение того, что мог придумать Шон. Он вкратце объяснял им программу, которую, по его мнению, они должны были преподавать, пока у меня голова не закружилась от переизбытка информации, которую я не мог усвоить.
С практической точки зрения, я считал, что самой большой проблемой для меня станет раздел «Защитное вождение». Моя страсть к мотоциклам привела к тому, что с момента демобилизации из армии я ни разу серьёзно не водил ничего четырёхколёсного.
Я был изрядно заржавевшим, и это было заметно.
Шон, похоже, не разделял моих опасений. «Сейчас ты ничуть не хуже, если не лучше, большинства людей, которые приходят ко мне после окончания этих курсов», — сказал он мне, но у меня сложилось впечатление, что он просто пытался укрепить мою уверенность.
Он и Мадлен приехали в Хитроу проводить меня, и Шон дал мне последний совет. «Не забывай: если всё так подозрительно, как мы думаем, они, скорее всего, будут ждать тебя», — сказал он. «Не тебя лично, а кого-то другого. И они будут ожидать от них хорошего поведения. Тебе придётся сбавить обороты, Чарли. Веди себя тихо, и всё будет в порядке».
Я не был так уверен.
***
У аэропорта Штутгарта я остановился в одном из дизельных такси Mercedes и назвал водителю адрес школы. Когда он выехал в пробку, он связался по рации с диспетчером по-немецки, жалуясь на расстояние, которое ему пришлось преодолеть, чтобы добраться до города.
«Если это слишком хлопотно, господин мой , — сказал я немного резко, — то, пожалуйста, скажите мне».
Я увидел, как его взгляд резко метнулся в зеркало заднего вида, встретившись с моим. Только тогда я понял, что старый шкаф в моей голове открылся. Тот самый, где я хранил уроки немецкого за годы учёбы. Я и забыл о нём, не говоря уже о том, что там могло ещё быть.
До маленькой деревушки Айнсбаден, где находилась школа, добирались чуть меньше часа. На обычной скорости, наверное, два, но как только мы выехали на одну из главных двухполосных дорог, мой водитель нажал на газ. Он ехал со спидометром, подпрыгивая на ста шестидесяти пяти километрах в час. Я мысленно пересчитал километры в мили в час и обнаружил, что мы едем чуть больше ста. Даже на такой скорости другие водители постоянно уступали ему дорогу.
Как только мы вырвались из однообразной индустриальной серости самого города, сельская местность оказалась на удивление красивой, даже несмотря на то, что большую часть времени мне приходилось слишком крепко держаться за руки, чтобы по-настоящему оценить пейзаж.
Почти не сбавляя скорости, он промчался через деревню Айнсбаден.
То немногое, что я увидел, было похоже на открытку. Площадь с фонтаном, небольшое кафе, пара магазинчиков, бар. Потом дома поредели, и мы снова оказались в густом лесу.
Через пару километров на другой стороне Айнсбадена водитель наконец сбавил скорость и въехал между двумя высокими каменными столбами ворот с парящими грифонами наверху. Указателей не было, но водитель, казалось, уверенно ехал по дороге.
Подъездная дорога была узкой, изрытой колеями, залитыми водой. Она петляла, исчезая в окружавшем нас лесу. Водитель ехал осторожно, и я, пожалуй, впервые за всю поездку отпустил центральный подлокотник, подавшись вперёд на сиденье, чтобы выглянуть в лобовое стекло.
День клонился к вечеру, и уровень света начал быстро падать. Под густым пологом вечнозелёных деревьев царила полная тьма.
Водитель включил фары.
Сразу за следующим поворотом оказался небольшой контрольно-пропускной пункт, словно времён холодной войны. Опущенный шлагбаум поперёк дороги не дал нам иного выбора, кроме как остановиться.
Мы затормозили у хижины, которая, судя по всему, когда-то была большим садовым сараем. Из неё вышла фигура в камуфляже с планшетом в руках. Он и водитель говорили слишком быстро, чтобы я мог разобрать слова, и водитель что-то проворчал.
«Он говорит, что мне больше некуда ехать», — сказал он мне. Я безропотно заплатил, казалось бы, непомерную сумму, хотя она не имела никакого отношения к сумме, показанной на счётчике. В конце концов, я тратил деньги Шона.
Я схватил сумку с вещами и вылез наружу, где было настолько холодно, что казалось, будто я просто ненавижу. Водитель, даже не помахав мне на прощание, резко развернулся, но его фары теперь были достаточно яркими, чтобы прорезать полосы света и тени сквозь деревья.