— С моим, товарищ полковник. Я и приехал сюда, чтобы объявить войну криминалу.
От такого поворота у Яковенки улетучился из памяти припасенный заранее текст.
— Все операции с вашим участием провалены! — рассердился он на себя. — Все!.. Вы помешали взять киднапперов, вы устранили важного свидетеля Франчевского. Каким образом вы, майор Вениаминов, оказались в квартире убитого Зайчевского? И почему Сумароков оказался там первым?
— А кто, по-вашему, должен был приехать туда первым? — на голубом глазу спросил я:
— Что значит «по-моему»? Ваша двусмысленность неуместна! Миллион долларов — мил-ли-он, вы это понимаете, Вениаминов? — бесследно исчез, растворился!.. Коноплев, который, по материалам следствия, является непосредственным организатором киднеппинга (не было такого в материа лах следствия — это еще предстояло доказать), бежал! И эту операцию провалили вы! Лично!.. Вместо того чтобы немедленно начать преследование (в какую сторону его надо было начинать-то?), вы учинили обыск в офисе охранного предприятия, взломали двери. Кто вам дал на это право? Перед вами ставилась задача арестовать Коноплева, а не избивать охранников!
Попытка свалить все с его больной головы на мою здоровую была обречена на провал: мое участие в операциях и литерном деле «Киднеппинг» было задокументировано и отражено в материалах следствия. Любой мой аргумент в свою защиту выглядел бы как попытка самооправдания.
— Пригласите старшего следователя прокуратуры Сумарокова, — негромко попросил я у прокурора Колченогова.
Старый тихий прокурор, по тому, что рассказывал о нем Володя, человек справедливый, но запуганный лавиной дел, порожденных рыночными отношениями и потому не всегда понятных птенцу гнезда Вышинского, опустил голову.
— Следователь Сумароков исчез, Игорь Александрович, — проговорил неожиданно. — Как я понимаю, мы здесь по этому поводу и собрались.
Смысл этого сообщения до меня дошел не сразу: утром мы с Володей виделись в сизо на допросе Бердашкевича, и прошло еще недостаточно времени, чтобы делать такие глобальные выводы из его отсутствия.
— И два тома уголовного дела из его сейфа, к которому никто, кроме него, не имел доступа, тоже исчезли, — добавил Завьялов и проглотил какую-то таблетку (возможно, принял яд).
Весь этот террариум объединяла озабоченность, выразившаяся в длительной и напряженной паузе. Если бы за мной, как за панфиловцами, не стояла Москва, меня бы съели.
— Вы, майор, не знаете, где он? — спросил Яковенко с иезуитским подтекстом, который я понял значительно позже.
— Нет.
— А то, что в конце восьмидесятых Коноплев с Сумароковым служили в одном подразделении и находились в приятельских отношениях, вам известно? — вставился неожиданно Демин.
Володя как-то рассказывал мне, что его прочили на место начальника РУОП, но потом ушел Никитич, и в кресло сел старший по званию и более опытный Демин, так что его «вставка» была мне понятна. Вопрос Яковенки, почему Сумароков приехал на место убийства Зайчевского раньше опергруппы ГУВД, в контексте замечания Демина обретал новое звучание: нас с Володей чуть ли не в заговоре подозревали, а заодно и с Коноплевым, раз они были приятелями и исчезли в один день. Срыв операции по задержанию Коноплева при этом мог истолковываться весьма тенденциозно: я дал ему уйти…
Почти физически ощутив липкое прикосновение набрасываемой на меня паутины, я поспешил сбросить ее весьма некорректным, но радикальным образом: достал из кармана снимок страницы на букву Д из коноплевского блокнота и придвинул ее поближе к прокурору Колченогову, разделявшему нас с Деминым за столом.
— А вы, товарищ подполковник, разве не находились с Коноплевым в приятельских отношениях? Зачем он записал в свой блокнот ваш домашний адрес и телефон?
Начальники сгрудились над глянцевым снимком.
— Откуда это у вас? — спросил Яковенко.
— Оперативная информация, — парировал я его подозрительность, продолжая контрнаступление: — Я же не спрашиваю, откуда у частного охранного предприятия винтовка «СВД», лицензию на которую выписали вы. — Пока он таращился, подбирая выражения, я нанес добивающий удар: — Или как киднапперы узнали, что вы снабдили Онуфриева субминиатюрным передатчиком с электретовым микрофоном.
Решив, что дар речи вернется к нему не скоро, я позволил себе расслабиться: налил из графина желтоватой сероводородистой воды и сделал несколько глотков. На этот раз вода показалась мне вкусной, я даже подумал, что в Москве мне ее будет не хватать.