— Ты не раз выдавала себя. Анна не боялась насекомых, обожала коктейли и сплетни, много курила. Наконец, она не испугалась бы Ширани, а дала бы ей такую ядовитую отповедь, что только держись, — сухо добавил он.
— Да, но…
— Я все понял в нашу первую брачную ночь, — продолжал Брент, не глядя на нее. — Я понял, что тебя еще никто не целовал, хотел тут же сказать, что этот маскарад больше ни к чему, но почему-то не смог. Тогда я нашел спасение во временной ссоре, а сам задумался. Мне казалось невероятным, почти невозможным, что ты отважилась занять место своей сестры, но в то же время я совершенно точно знал, что ты не Анна. Я попал в затруднительное положение и не знал, как вести себя. Мне казалось, что ты сбежишь, не выдержав тяжести свалившейся на тебя ноши. Но время шло, и я понял, что ошибся. Сначала я пытался придумать, как заставить тебя признаться, потом стал приходить в бешенство всякий раз, когда вспоминал, что ты, должно быть, вышла за меня замуж из жалости. Я не верил, что ты в самом деле любишь меня, и, несмотря на это, чувствовал, что влюбляюсь сам. За три дня, проведенные в поездке, я пришел к окончательному решению — все должно открыться после операции. А потом… было уже слишком поздно…
Она молчала, понимая, что он хочет сказать — он едва не опоздал спасти их любовь.
Брент дотронулся до ее плеча:
— Вирджиния, ты уверена, что все еще любишь меня?
— Да, — еле слышно прошептала она. — О, Брент, я так хотела твоей любви…
Он взял ее за подбородок и посмотрел в глаза. У Вирджинии перехватило дыхание.
— Я не мог, дорогая, — виновато пробормотал он, — я слишком хорошо помнил ту тощую, длинноногую девчонку, которая…
— Но с тех пор прошло три года, — возразила она, не зная, плакать или смеяться.
— Конечно, но это воспоминание сильно мешало оценить по достоинству девушку, которая приехала за сотни миль, чтобы искупить измену своей сестры. Сначала я считал, что причинами, побудившими тебя выйти замуж, были жалость и девичьи фантазии, но потом понял, что ты действительно любишь меня. Это потрясло меня до глубины души. Но всякий раз, прикасаясь к тебе, я вспоминал, как ты сидела на полу в коридоре, в голубых брюках с грязными коленками… Как я мог обнимать тебя, помня все это? Я чувствовал себя последним мерзавцем.
Вирджиния обвила руками его шею и прошептала:
— Я не хотела, чтобы ты страдал от предательства Анны, потому что всегда любила тебя. Понимаешь? Всегда!
Его руки сжались. Слегка отстранив Вирджинию от себя, он осторожно провел пальцем по ее губам.
— Все случилось слишком быстро, — тихо продолжала она, — я совсем не знала тебя, и у меня не было времени расстаться со своими детскими мечтами, чтобы…
— Я все понимаю, — мягко прервал он и погладил ее по голове, — вот поэтому и не могу простить себе ту ночь, когда я вернулся из поездки. Знаешь, тогда я хотел исповедаться и ответить на твои чувства, чтобы мы смогли заново начать наш брак, отбросив все недоразумения. Ведь я повинен в этом обмане не меньше, а может, и больше, чем ты… И вместо этого, — его глаза сузились, — я получил еще один удар, услышав конец вашего разговора с Лансом.
Он снова прижал ее к себе и виновато произнес:
— Прости, дорогая, я заставил тебя жестоко страдать. Сможешь ли ты простить меня?
Ответом ему был ее поцелуй — страстный поцелуй искренней любви. Сияя от счастья, она нежно коснулась рукой его щеки и прошептала:
— Любимый мой, муж мой, не надо ничего говорить! Мы же любим друг друга, а это и есть ответ на все вопросы…
Конец