Я сжимаю челюсть, не веря до конца, что моему дяде было все равно, что его сестру забили до смерти за такую мелочь. Она была Эстрада, хорошей женщиной, а мой отец — пустая трата гребаного пространства и всегда был таким.
Мой дядя вздыхает.
— Что тебя беспокоит? — спрашивает он.
Я качаю головой, нахмурив брови.
— Что ты имеешь в виду?
— На тебя не похоже пренебрегать своими оценками. Почему ты не сосредоточен? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
— Трудно сказать.
В глубине души я знаю, что это потому, что моя одержимость Натальей Гурин затмила все остальное в жизни. Она стала всем, что меня волнует.
Эрнандес смотрит на часы.
— Завтра годовщина смерти твоей матери.
В канун Нового года её забили ее до смерти, и именно поэтому я всегда ненавидел Новый год. Нет ничего радостного в наступлении нового года, особенно после того, как ты кого-то потерял.
Я сжимаю челюсть, поскольку мой дядя редко говорит о своей сестре.
— К чему ты клонишь?
— Хочешь посетить ее могилу в Мексике? — спрашивает он.
Мне кажется, что он ударил меня под дых, когда смотрю в его темные, бездушные глаза. За шесть лет, прошедших с момента ее смерти, Эрнандес ни разу не предлагал мне вернуться в Мексику и навестить ее могилу. Я киваю в ответ.
— Да.
— Я организую самолет, который доставит тебя утром. — Его челюсть сжимается. — Я тоже поеду.
Я прищуриваюсь.
— Почему сейчас?
— С моей стороны было неправильно не отпускать тебя раньше, но в Мексике для нас было опасно. — Он тяжело вздыхает. — Я знаю, как сильно ты скучаешь по ней. Я тоже по ней скучаю.
Я смотрю на него, ярость бурлит в моих венах.
— Ты не можешь говорить серьезно. Мой отец забил твою сестру до смерти, а ты говоришь мне, что скучаешь по ней, хотя с тех пор поддерживаешь его.
Мускул на челюсти моего дяди напрягается.
— Конечно, я скучаю по ней, но она вела себя неразумно. Нам всем пришлось переехать в Америку.
— Я не понимаю, зачем нужно было переезжать ей или мне. — Я качаю головой. — Мы были совершенно довольны.
Он усмехается.
— Ты напоминаешь мне ее, Элиас. Упрямый и своевольный.
Я наблюдаю за тем, как он встает и подходит к небольшому шкафу в углу комнаты. Он открывает его, достает маленькую золотую безделушку, запирает обратно и возвращается с ней в кресло.
— Это ожерелье принадлежало твоей матери, — говорит он, показывая украшение. — Думаю, пришло время передать это тебе. — Он протягивает его через стол.
Я беру и верчу маленькую вещицу в руке, хмуря брови, когда замечаю защелку на лицевой стороне. Открываю её и вижу мамину фотографию со мной на руках, когда я был ребенком. Моё горло болезненно сжимается, когда смотрю на нее.
— Почему ты не убил его за то, что он сделал с ней? — Спрашиваю, смаргивая выступившие на глазах слезы.
— Ты многого не понимаешь в той ночи, Элиас.
Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с дядей.
— Например?
— У твоей матери был роман с Хосе Васкезом. — Дядя сжимает зубы. — Я узнал и приказал твоему отцу убить ее.
Такое чувство, что он только что ударил меня по лицу. Я неподвижно смотрю на мужчину передо мной.
— Ты приказал убить собственную сестру?
— Она предала картель. Другого выбора не было.
Я сжимаю кулаки под столом, ничего так не желая, как броситься через него и задушить мужчину, сидящего передо мной. Мне насрать, даже если моя мама трахалась со всем картелем Васкеза. Она не заслужила того, что с ней случилось.
— Ты — ублюдок, — говорю я.
Эрнандес пожимает плечами.
— У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда. — Я встаю, не в силах больше ни минуты находиться в присутствии этого человека. Он убил свою собственную сестру, потому что она трахалась с врагом. — Мне нужно выбраться отсюда.
— Стой, — приказывает он.
Я ненавижу, что мои ноги автоматически останавливаются, когда оглядываюсь на него через плечо.
— Самолет вылетает завтра ровно в восемь часов. Будь на месте, если хочешь навестить ее могилу. — Он пожимает плечами. — Решай сам.
Я не говорю больше ни слова. Выхожу из его кабинета и направляюсь к выходу во двор. Мне нужны воздух и пространство, чтобы прочистить голову. Мой дядя только что объявил, что всё, во что я верил, было ложью.
Моя ярость на семью Гурин за то, что они вынудили нас переехать в Северную Америку была обоснована тем, что я винил их в смерти матери. Теперь мой дядя заявляет, что их предложение не имело к этому никакого отношения.