Элиас возвращается, берет с сиденья свою сумку, и выходит следом за мной.
Чувство беспокойства пробегает по моему позвоночнику, так как я догадываюсь, что холодное отношение, которым он одаривал меня последние три дня, вот-вот закончится.
— Не так быстро, Наталья, — говорит он, как только мы оказываемся вне пределов слышимости класса.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом, только чтобы обнаружить, что он ближе, чем я ожидала.
Его тело практически вплотную прижато к моему.
Дыхание сбивается в горле, и я пытаюсь сосредоточиться на чем угодно, кроме его запаха, вторгающегося в мои чувства, и боли между бедер.
— Чего ты хочешь? — Спрашиваю, ненавидя то, как дрожит мой голос.
Он ухмыляется, слегка наклоняя голову.
— Как насчет поцелуя?
Я проглатываю обиду и сужаю глаза.
— Почему ты не сказал мне ни слова за три дня?
Его челюсть сжимается, и я с удивлением замечаю, что все его тело напрягается.
— А что? Ты скучала по мне? — спрашивает он, поддразнивая, но при этом выглядит некомфортно, как будто я задела его за живое своим вопросом.
Я качаю головой.
— Определенно нет. Я просто хочу знать, во что ты играешь.
Он с силой хватает меня за бедра и притягивает к себе.
— Игра, вот чем это всегда было, Наталья. — Кончики его пальцев болезненно впиваются в мою плоть. — Игра в кошки-мышки.
Его губы в нескольких сантиметрах от моих.
Я ненавижу то, что его слова словно нож вонзаются мне в грудь, и все же хочу, чтобы он поцеловал меня.
Потребность, которую я испытываю к нему, не знает границ и не имеет логического смысла, но она есть, как живое, дышащее существо внутри, подстегивающее меня.
— Элиас, — бормочу его имя, и это звучит как мольба.
Его губы приближаются еще ближе, и мне кажется, что я умру, если он меня не поцелует.
— Да, nena?
Вместо того, чтобы сказать еще хоть слово, я совершаю немыслимое. Я запускаю пальцы в его волосы и притягиваю его губы к своим, целуя.
Сначала Элиас напрягается, но потом я чувствую, как он расслабляется, и его язык исследует мои губы в поисках входа.
Я стону ему в рот, целуя со всем разочарованием, накопившимся за последние две недели без него.
Элиас толкает меня к стене, прижимая своим телом.
— Похоже, ты солгала, — шепчет он мне в губы. — Если ты не скучала по мне, почему целуешь меня так, как будто скучала?
— Заткнись, — говорю я, притягивая его к себе и снова целуя.
Он стонет, его руки скользят по изгибу моей задницы, прежде чем ударить по ней.
— Ты делаешь меня твердым, — дышит он мне в ухо, прежде чем прикусить мочку. — Это то, чего ты хочешь, Наталья?
Я больше не понимаю, чего я хочу.
— Я не знаю, — тихо говорю, отстраняясь, чтобы заглянуть в его льдисто-голубые глаза. Глаза, которые я всегда ненавидела, но теперь не могу представить, что не буду смотреть в них каждый день.
Что, черт возьми, со мной не так?
Его визит в Бостон потряс меня так, что я не могу выразить словами. Это заставило меня надеяться, что, возможно, где-то в глубине сердца его ненависть ко мне переросла во что-то совершенно другое.
В желание и потребность быть со мной, которые совпадают с моим желанием к нему.
— Сколько раз ты думала о нашей встрече в уборной? — хрипло спрашивает он.
— Слишком много, — отвечаю, впиваясь зубами в нижнюю губу. — Я не могла перестать думать об этом.
Он резко поднимает меня, заставляя обхватить ногами его талию.
— Хорошо, — выдыхает мне в ключицу, впиваясь губами и зубами в кожу. — Потому что ты принадлежишь мне, и я единственный мужчина, о котором ты когда-нибудь можешь думать.
Я поднимаю бровь.
— Когда-нибудь?
— Когда-нибудь, — рычит он, его рука опускается в карман моей куртки, и он вытаскивает оттуда мобильный. — Теперь мне нужно проверить, была ли ты хорошей девочкой, пока мы были в отъезде.
Элиас ставит меня на ноги и начинает листать мой телефон. Он ничего не найдет. Несмотря на то, как сильно мне нравился Дариан, я оставила его номер в блоке и не связывалась с ним.
Он возвращает телефон, встречаясь со мной взглядом.
— Хорошая девочка.
Ненавижу трепет в животе от его похвалы. Это жалко.
— А теперь беги. — Он кивает в сторону коридора. И снова появляется этот холодный, властный мужчина. — И постарайся не думать обо мне слишком много.
Я проглатываю комок и отворачиваюсь, ненавидя то, как легко выполняю его приказы. Сожаление с силой бьет по мне, когда я отступаю от него, понимая, что своим поцелуем только дала ему больше власти, чем он когда-либо имел надо мной.