– А со мной, значит, плохо…
– Не то чтобы плохо…- сын тянет, явно не зная, какое слово подобрать, но муж жестко его пресекает.
– С тобой я задыхаюсь и будто старею сразу лет на двадцать. Пойми правильно, Галь. Не бывает отношений, которые длятся всю жизнь. Рано или поздно, но приходится признать, что любовь закончилась, а остался один удушающий быт. Зачем тратить на эту фикцию жизнь? Когда можно быть счастливым.
– А как же мое счастье?
– Я уверен, ты его обязательно найдешь.
– В районе Воробьевых гор, – киваю, Толя стягивает губы в тонкую линию.
На его щеках начинают играть желваки, и это значит, что он злится. Похоже, мой муж рассчитывал, что я просто кивну и молча уйду? Что ж…извини.
Перевожу взгляд на своих сыновей. Артур отвечает мне, а вот Артем продолжает колупать стол и молчать.
Издаю смешок, пропитанный болью от предательства, вытираю глаза, с которых капают слезы.
– А вы? Значит, не против?
– Мам, только не начинай…
– Нет, я просто хочу понять всю ситуацию, – еще один смешок, скрывающих глухой стон боли, срывается с губ.
Я указываю на Людмилу Прокофьевну и киваю.
– Вы явно знакомы. Это у нее вы планируете выторговать себе машину за тринадцать миллионов?
Артур моментально жестко краснеет и теряется. Артем жмурит глаза. В нем, похоже, еще осталось что-то человеческое, хотя, скорее всего, это все-таки другое. Он у меня мягкий. Не любит конфликты. Но брата явно поддерживает, судя по тому, что я услышала, когда они в очередной раз думали, что их никто не слышит…
– Что ты говоришь такое?! Это неправда! – Артур надувается и багровеет, потом бросает испуганный взгляд на Железную леди и мотает головой, – Я такого не говорил. Она специально!
Людмила Прокофьевна ничего не отвечает. Она только слегка ухмыляется, потирая кольцо с крупным камнем.
Артур переводит злой взгляд на меня и шипит.
– Ты специально меня позоришь?! Думаешь, так ты заставишь меня поехать с тобой?! Ничего не выйдет! И я, и Марина, и Артем понимаем отца и остаемся с ним! Ясно?! Мы остаемся с ним!
пиздец…
У меня нет других слов, и хоть я не люблю выражаться, но…какое слово еще подойдет?! Если твои собственные дети тебя продают…
Прикрываю глаза на мгновение. Мне нужно найти где-то силы, чтобы вывезти этот разговор. Нужно! Но как их найти? Когда мне от ножей в спине дышать сложно…
Хочу сбежать. Так далеко, как мне позволят собственные ноги…поэтому встаю из-за стола, на пару мгновений замираю. Просто теряюсь совершенно по-глупому в пространстве, которое было мне домом двадцать семь лет, а теперь…я будто не знаю этого места; но что страшнее – я не знаю его наполнения…
Эти люди мне незнакомы.
– Мам, – тихо начинает Артем, потом касается моей руки и чуть ее сжимает, – Так правда будет лучше. Отец любит ее, и разве ты бы хотела жить с человеком, который не испытывает к тебе этих чувств? Ты сможешь двигаться дальше, найдешь себе мужчину и будешь счастлива. А мы? Артур это сгоряча, ты же знаешь. Мы будем к тебе приезжать каждые выходные и…
Знаете, как это? Слышать подобные слова от собственного ребенка? Так больно…и если бы меня привязали к столбу и подожгли, уверена, пережить это было бы проще.
– Заткнись…
– Что?… – оторопело спрашивает, а Толя ощутимо напрягается.
– Галина, как ты…
– Что я должна подписать? – спрашиваю хрипло, а потом поднимаю на него глаза.
Толя хмурится. Из меня рвется улыбка, пропитанная ядом…
– Что? Чего ты ждал? Что я буду умолять тебя остаться? Хвататься за твою штанину и рыдать? Биться головой о пол? Что из вышеперечисленного, Толя?
– Тон сбавь.
Этот разговор становится бессмысленным. Мне до такой степени больно, что вдруг становится все равно. Просто плевать.
– Соберу вещи, а раз ты все уже спланировал, то значит, все и подготовил. Я подпишу.
Мама всегда говорила, что самое правильное, что может сделать женщина – это держать лицо. До последнего, как бы сложно ни было, ни при каких условиях не показывать никому своей боли и слез. Я особенно четко вспоминаю этот совет и особенно остро его понимаю сейчас, когда смотрю в глаза Людмиле Прокофьевне.
Не хочу, чтобы она знала.
Она не должна знать.
И они тоже. Никто…
Выхожу из-за стола и натягиваю улыбку и слегка киваю.
– Рада была познакомиться, но надеюсь, мы больше никогда не увидимся. Прощайте.
И передайте своей гребаной внучке, что я надеюсь, он когда-нибудь так же выбросит и ее. Я могу показаться тварью, но пусть она страдает сильнее меня. Пожалуйста.
Вот такой подарок под свою елку я хотела бы получить, пусть пока получаю исключительно грязные, острые угли, которыми мне все нутро перевернуло…