– Известная картина.
– Ну, делайте как хотите! – совсем взвился водитель и махнул в отчаянии рукой. – Вы – начальники, вы и решайте! Только я позориться не стану. Высмеет нас Кравцов с этим креслом.
– Да какое кресло? – замахал руками Игорушкин. – Так. Скамеечка небольшая. И навесик от солнца.
– Тогда вспомните меня, – не унимался Нафедин, отходя в сторону.
– Креслице можно соорудить, – рассуждал, будто сам с собой, Тешиев, лукаво улыбаясь. – Только вот незадача! Вдруг Кравцов не один приедет?
Игорушкин онемел от такого оборота, открыв рот от удивления.
– Вдруг… девушку какую возьмёт.
– Это зачем? В его-то годы?
– Какие у него годы? Нас не старше, – хмыкнул зам. – А девушка, она разве помешает в дальней поездке мужчине?
– Он меня заверил, что будет один, – буркнул Игорушкин, – разве что приятель из министерства юстиции. Жена-то приболела. А тот – старый друг.
– Вот! – начал потирать руки довольный собой зам, – а я что говорил? Вот вам и дружок!
– Для сугрева, – хохотнул своей догадке водитель.
– Николай! – нахмурился Игорушкин, он не терпел лёгких тем и легкомысленных намёков в отношении начальства. – Чего ты несёшь?
– А что? Я без этого, – не обиделся тот и зигзагообразно повёл рукой. – Я тоже, может быть, биографией Бориса Васильевича зачитывался. И знаете, чего мне встретилось?
– Не заводи бодяги, – отмахнулся Игорушкин, – опять за свой трёп.
– Подружка у Бориса Васильевича имеется.
– Хватит! – Игорушкин оборвал зама.
– Серьёзная дама, Николай Петрович. Поэтесса. Не слышали? Юлия Друнина, – не останавливаясь, затараторил Тешиев. – Со школьной, так сказать, скамьи…
– Хватит вам, – закрывая тему, отвернулся от обоих Игорушкин и бросил в сторону водителя совсем уж сердито: – А ты, Михал Палыч, ставь скамейку, как я сказал.
– Нет. Увольте покорно, – упёрся тот, понурив голову. – Зовите, Николай Петрович, своего Волобаева, пусть Виктор Сергеевич командует парадом.
– Прокурору района не до этого! Он и так закрутился совсем с этим приездом.
– Ничего. Он здесь и за сторожа, и за повара. Он вам что захотите, то и сварганит. А я не буду. Не получится у меня.
– Что так?
– Ещё свалится с моего стульчака прокурор страны, на всю Россию опозоримся. Не плотник я. Шофёр.
Нафедин сам три войны прошёл-проехал. Считал себя не без гордости, что ценил его за это и уважал прокурор области, даже хвастался за глаза перед другим начальством. Поэтому имел право на самостоятельное мнение и независимость, что постоянно и отстаивал при случае.
– Моё дело – баранку крутить, а не стульчаки подавать. – Михал Палыч закрутил папироску в руках, смял, раздавив, вытащил из пачки другую.
Пальцы его не на шутку тряслись. Давно не бывало такого. Как сел за баранку «полуторки» в финскую снаряды возить, так и германскую всю проехал, только после японской – и то по причине уважительной: машину взрывом вчистую разнесло – отдыхать пришлось в лазарете под Хабаровском. А как выписали, ещё пять лет трубил на китайской границе пограничником. Зелёную фуражку до сих пор на гвоздике хранит. Домой возвратился, враз «особисты» к себе потянули, с той поры только прокуроров области и катал. По рекомендации самого областного военного комиссара! Ценило начальство Михал Палыча не только за прошлые фронтовые заслуги. Строг и нем был, как могила, а машину знал так, что разбирал до болтика движок и вновь собирал; работал агрегат после такой профилактики, как часы.
Держался водитель прокурора области на уровне, круче офицера какого, хотя и закончил службу сержантом. Молодых, не нюхавших пороху, даже прокурорских, глазом не замечал и к себе не подпускал. Слушался только Игорушкина, да и то порой мог позволить себе не согласиться, когда чуял свою правоту. Нрав у него был жёсткий, тремя войнами и границей скреплённый. И Игорушкин ценил за это своего шофёра, а как человек, на фронтах боевых не бывавший, сам иногда от нрава подчинённого терялся, хотя вида старался не подавать.
Вот и теперь он застыл от последней фразы Нафедина, в бессилии развёл руки и молча воззрился на своего заместителя, вопрошая от Тешиева совета на выходку.
– Я книжечку-то этой поэтессы раскопал, – зачем-то тыкал ему в руки синенькую книжку стишков зам. – Возьму автограф дочке. Очень просила.
– Да о чём ты?! – отвернулся от него Игорушкин, не понимая.
– На картинках как? – наседал тем временем на прокурора области Нафедин. – Там великие художники, не нам чета, рисуют рыболовов во весь рост!