Наконец догадались послать делегацию в университет. Долго рядились, кому пойти. Выбрали троих. Домкома тётю Валю. Крупную, властную женщину с кривыми ногами. Сопровождали её две соседки - тётя Маша Кузовёнкова и баб-Паня, у которой все уже давно забыли фамилию и называли её просто Панушкой.
-Нюрчини? Был такой. Кажется чукча.
- Эвенк.
- Какая разница. Помню, был такой. Учился. Правда, недолго. Сессию не сдал и пропал - говорила секретарь факультета.
Она ловкими движениями откидывала паки личных дел.
- А вот и он. Нюрчини Алексей Николаевич. Надо же три года прошло, а он даже документы не забрал. Он вообще их будет забирать?
Делегация заверила что будет.
- Нам бы только адрес. Письмо родителям написать. Пропадает он.
Секретарша порылась в папке.
- Вот записывайте … Чукотский автономный округ……
В окне, огромное багряное солнце закатывалось за крыши домов. Мороз расписывал стёкла кружевами узоров.
На численнике висели последние листки девяносто четвёртого года. По радио президент Ельцин говорил о начале антитеррористической операции в Чечне.
Письмо с Чукотки ждали долго. Пришло оно в апреле. И вся события стали видится совершенно по-другому. До этого, Алексей Нюрчини был безродным сыном Чукотки, «пропадавшим» здесь, в сердце России.
Да у него были где-то родственники, но были так далеко и так неосязаемо, что со временем они стали представляться просто в виде бланка на денежный перевод, или уведомления на телефонные переговоры.
Теперь родственники появились. Появилась мать. И эта мать плакала. Её слёзы вызвали ещё больше сочувствия к Алексею. Обитатели подъезда, кто тайно, кто явно, пытались всучить ему пакеты с едой. Чаще всего это были банки солений или варений.
- Смотри, как исхудал, бедненький….
Потом в ход пошла одежда и обувь.
- У меня размер теперь большой, а ему чуть великовата будет. Пусть носит куртку, она ему нужней.
Помимо курток, брюк и носков, в прихожей Тришина появилась гора бэушной обуви и тапок. Тришин и сам не гнушался этим подъездным секонд-хендом, что в плюс ему никак ни шло.
С миру по нитке, Алексей приоделся и подкормился. Он стал таким «сыном полка». Или «сыном подъезда» - кому как нравиться. У всех он вызывал сочувствие. Тришина окончательно заклеймили пьяницей и человеком «сломавшем парню жизнь».
На майские праздники за «Чукчей» должен был приехать брат. Брат был старшим, и разница в возрасте была лет двадцать. Жил брат в Челябинской области и работал главным инженером на градообразующем предприятии.
- Холодильники Юрюзань, слыхали?- шептались бабушки у подъезда.
- Вот там…
В тот день Нюрчини с Тришиным опохмелились с утра. Алексей наварил круглой картошки и выставил на стол банку солёных огурцов – гуманитарная помощь жителей подъезда.
- Живём – с помятым лицом пробурчал Тришин.
- Ты, Лёша, не езди ни куда. Зачем тебе туда ездить?
Нюрчини потупился.
-Брат велит. Мать плачет. Ехать надо.
- Привык я к тебе. Да и живём мы с тобой не плохо и еда у нас с тобой и одежды полно. А в стране что творится….
Тришину и, правда, было грустно. Он по-своему привязался к Нюрчини. И даже полюбил его как сына. Он всегда хотел сына, но у него были только дочки.
-Когда брат твой приезжает?
- Числа седьмого обещал. Он на машине. Так что точно не скажу. Может раньше или позже…
Тришин задумчиво смотрел в грязное, годами не мытое окно.
- Надо же.… Так хотел с братом твоим повидаться. Но видно не судьба.
- Почему? – поднял удивлённые глаза Нюрчини.
- Федька, племянник мой, зовёт в деревню на праздники. Погости – говорит. Давно не был.
- Какой племянник? Ты раньше не говорил.
- Да вот отыскался, зараза. Просит погостить у него. Как отказать? Поеду. У тебя вон брат нашёлся, а у меня племянник.
Нюрчини пожал плечами. Тришин старался не смотреть в глаза и руки его подрагивали.
В тот день они порядком набрались. Видимо чувствовали, что пьют вместе в последний раз. Тришин уснул за столом. Нюрчини сел смотреть телевизор. Телевизор им тоже подарили соседи. Старый «рыбий глаз» долго нагревался, но потом выдал довольно чёткое чёрно-белое изображение.