— Так сражались русские и за польскую землю и за нашу!
Много видел Ян картин и скульптур, показывающих боевые эпизоды минувшей войны. Были талантливые, правдивые, запомнившиеся. Но ни одно произведение искусства не произвело на него такого впечатления, как схватка двух танков. Скульптором была сама жизнь, и жизненная правда стала металлом.
Ян стоял у памятника и думал, что схватка двух тяжелых танков олицетворяет грозную борьбу двух гигантов: Советской Армии и армии Гитлера. Победил советский танк. Так было и в жизни!
Франтишек повел друзей на просторный луг, который с времен войны называется Долиной Смерти. Здесь советские танкисты грозным ударом разгромили и уничтожили танковое соединение гитлеровцев.
— В дождь, в осеннюю распутицу шли через перевал советские машины. Как они таранили фашистские танки! Скрежетал металл, взрывались снаряды, черно-багровые клубы дыма стелились по земле. До сих пор в моих ушах грохот боя. Отважно сражались русские люди за нашу свободу. Их подвиг мы не забудем никогда! Наша дружба — на вечные времена!
Ян стоял мрачный, насторожившийся. «Может быть, они нарочно завезли меня сюда, чтобы сагитировать?» — мелькнула привычная мысль. Но теперь ему стало стыдно за свою недоверчивость и предубежденность. Почему во всем он видит только обман, пропаганду?
Разве может лгать таранная схватка танков?
Разве может лгать земля, горько увенчанная вечной славой братских могил?
Разве могут лгать старые буки, меченные огнем и железом?
Разве могут лгать грустные глаза тихого и доброго чеха?
Ответил сам себе:
— Не могут!
4. Гордая земля
Когда Станислав заикнулся, что пора возвращаться восвояси, Франтишек в ужасе замахал руками:
— Только через мой труп! В Прагу или Остраву я вас не повезу — далеко, но Банскую Быстрицу вы должны посмотреть обязательно. Обязательно! Тут и разговоров не может быть. Да и шоссе туда отличное — вмиг доедем.
Противоречивые чувства одолевали Очерета. С одной стороны, прав Станислав, пора и честь знать, а с другой — охота посмотреть и Чехословакию. Проговорил в нерешительности:
— Если еще на день задержусь, мое начальство розыск начнет.
Франтишек обрушился на начальство:
— К черту начальство! Быть в Чехословакии и не увидеть Банскую Быстрицу — все равно, что гулять на свадьбе и не заметить невесту. Да знаете ли вы, что такое Банская Быстрица? — Франтишек перешел на декламацию: — Я покажу вам нашу славную партизанскую столицу. Нашу гордость. Там в годы войны сражались с гитлеровцами тысячи партизан. Сражались чехи, словаки, русские, поляки, французы, венгры, югославы… Всех не перечесть. Я покажу вам аэродром «Три дуба». Знаменитое место! Там приземлялись советские самолеты, привозившие нам оружие, продовольствие, медикаменты. Я покажу вам дом, где размещался штаб партизанской республики. Это же сама история! — Франтишек даже устал. Крупные капли пота оросили морщинистый лоб.
— Эх, жаль, времени мало! — вздохнул Петр Очерет, дергая усы.
Но Франтишек уже передохнул и произнес с новой силой:
— Побывать в Банской Быстрице — значит выполнить свой братский интернациональный долг.
В ход была пущена такая тяжелая артиллерия, что сопротивляться оказалось бесполезно. Станислав лишь махнул рукой, Очерет пробормотал что-то вроде: «Дэ наша не пропадала!» — все сели в машину и взяли курс на Быстрицу.
Утверждая, что до Банской Быстрицы рукой подать, Франтишек их просто надул. Хотя мчались во весь дух — по сто и больше километров в час, — все же к легендарной партизанской столице подъехали поздно ночью. Остались позади изумительные по своей красоте Высокие и Низкие Татры, головокружительные виражи шоссе, вершины, словно оторвавшиеся от земли и величаво плавающие в сером молоке опоясавших их туч. Чем ближе была Банская Быстрица, тем гуще становились россыпи электрических огней: начинался промышленный район. Автомобильные фары вырвали из темноты ставший теперь уже привычным, но все же радостный плакат:
«Банская Быстрица приветствует вас!»
На мосту через шумящую в темноте реку машину остановил патруль рабочих дружинников. Молодые ребята в серой униформе с лицами, исполненными чувства ответственности, подошли к машине. Но когда узнали, что пассажиры из Польши, да еще один из них советский гражданин, заулыбались — куда девалась официальная строгость! Старший патруля и старший по возрасту по-военному взял под козырек, сказал торжественно, словно перед ним были полномочные послы соседних дружественных держав: