— Постой! Что ты говорил Ванде?
Холодная пустота заполнила живот, подкатилась к сердцу. Начинается! Начинается главное. Решительное! Проговорил с наигранной небрежностью:
— Был шутливый разговор. Вот и все. Честное слово!
— И насчет Элеоноры ты шутил?
— Нет, то не была шутка. Я не хотел тебе говорить, чтобы не расстраивать тебя.
— Ты все выдумал. Налгал.
— А Славек?
— При чем тут Славек?
— Ты слепец. Тебя обманули. Скрыли от тебя.
— Что скрыли?
— У каждого ребенка должны быть отец и мать. Есть они у Славека.
— Его родители неизвестны.
— Простак! Они известны. Отец — Курбатов, мать — Элеонора. Это не известно только тебе.
— Ложь! Опять шутка? Адрес портного — тоже шутка? Твои шутки пахнут кровью.
— На что ты намекаешь?
— Я спрашиваю, чья шутка стоила жизни Элеоноры?
— Какое ты имеешь право устраивать допрос? — голос у Юзека стал визгливым. — Ты шлялся по всему миру, когда мы спасали родину, а теперь явился на готовое и читаешь мне нотации.
— Что ты говоришь!
Правильный ход. Надо наступать, а не обороняться. Сразу видно, как растерялся Ян. Делая шаг к двери, Юзек пробормотал:
— Глупая девчонка все приняла за чистую монету.
Но Ян не собирался оканчивать разговор:
— Ты позоришь родной дом!
— Кому-кому, но тебе лучше молчать. Еще неизвестно, зачем ты вернулся.
— Я вернулся на родину!
— На родину! — взвизгнул Юзек, словно это слово причинило ему физическую боль. — На родину! Зачем? Кто поверит в твои добрые намерения? Может быть, ты шпион, заброшенный сюда для работы, и на тебе клеймо: «Интеллидженс сервис».
— Чепуха!
Юзек видел, как судорога пересекла лицо брата. Он деморализован. Еще одно усилие, одно усилие:
— Пойми, Янек, нам нельзя ссориться. Я один на дно не пойду. Со мной лучше жить в мире. Ты должен понимать, что органы государственной безопасности интересуются…
…Стоит перед тобой родной человек, твой брат. Ты знал его с детства. И на каком-то жизненном повороте он является перед тобой в новом свете, и ты в недоумении разводишь руками, не знаешь, чему поражаться: своем ли слепоте или тому, как изменчива и переменчива натура человека.
Почти со страхом смотрит Ян на стоящего перед ним человека в соломенной шляпе с тросточкой в руке.
— Ты мой брат!
— Брат! Брат! Когда ты отвыкнешь от сентиментальностей?
— Негодяй! Я позову мать, отца, Станислава, соседей. Неужели им всем ты посмеешь посмотреть в глаза?
Круг сжался. Выход один — Юзек неверной рукой вытащил из заднего кармана брюк теплый пистолет.
— Дай дорогу!
Но крикнул слишком громко. В соседней комнате послышались голоса, шаги. На пороге — отец, Станислав, Ванда.
— Что случилось?
— Боже! Пистолет!
Юзек отскочил в угол.
— Не подходите!
— На меня руку подымаешь? — Феликс пошел к Юзеку: — Ах ты, выродок!
— Не подходи!
Станислав заслонил отца:
— Брось пистолет!
— Уйди! Убью!
— Брось пистолет! — Станислав говорил спокойно, вполголоса, но так, что невозможно было не повиноваться. Пистолет дрожал в вытянутой руке Юзека, и рука опускалась сама собой. Станислав взял пистолет. Юзек не сопротивлялся. Он лишь прижался потной спиной к стене, выставив перед собой дрожащие мокрые ладони.
— Где ты его взял? — рассматривал пистолет Станислав. — Из такой машинки только в спину стрелять можно.
Юзек не опускал дрожащих рук. На них тяжело и неприятно было смотреть.
С пронзительным сознанием своей вины смотрел Станислав на младшего брата. Виноват! Проглядел беду! Допустил, чтобы брат стал бандитом, врагом! Как все случилось? Когда? Где были все они?
— Далеко ты зашел, Юзек!
Феликс подошел к младшему сыну. Сейчас ему предстоит сделать самое трудное дело своей жизни. Словно взгромоздил на плечи пласт угля.
— Пойдем со мной, Юзек!
Юзек отпрянул, как от удара, еще плотней прижался липкой спиной к стене. Знал, что означает, когда отец говорит так тихо.
— Никуда не пойду. Не пойду! Ты хочешь выслужиться. Пролезть в директора. Заплатить за теплое местечко кровью своего сына!
Ванда с растопыренными пальцами — вот-вот выцарапает глаза — подбежала к Юзеку.
— Негодяй!
Старик стоял, согнувшись под тяжелой ношей. Повторил еще тише:
— Пойдем, Юзек!
— Что ты будешь говорить? Что? Не забудь сказать, что в своем доме ты скрывал шпиона.
В комнате стало тихо, как в покойницкой. Минуту назад все знали: в семье несчастье. Большая, непоправимая беда. И вот беда увеличилась во много крат, придавила всех. Феликс с испугом смотрел на младшего сына.