— Вы хорошо справились, молодцы. Без вас победа нам бы ещё тяжелей далась. Я благодарен, что за моей спиной и за моей рукой стояли именно вы, а не кто-то другой, — он говорил не громко, будто бросая тяжёлые камни. — Только вы не хуже меня знаете, сколько крови мы пролили в этой войне. Из старшей дружины из пяти десятков осталось двадцать воинов, а в младшей из полутора сотен гридней теперь и семидесяти не набрать.
— В этот раз коль не подняли в щиты кметов, то не выстояли бы. И сейчас всё тихо да гладко лишь оттого, что ополчение в приместье стоит, по домам не распущено. Но долго ли решит княжъ эту тысячу кормить? — Радим распрямился и скрестил руки у груди.
— Не долго, самое большее две недели. Вот вам и дело на это время. Пройдите, поговорите, можете воинов взять, кого витязями пожаловали, или гридней, что постарше и потолковее. Расспросите кто служить пожелает и кто ратному делу близок. Может среди них нам в младшую дружину кто и наберётся. Отроков подросших тоже не забудьте, но их одних не хватит. А из младшей в старшую кого поднять, я у княжа сам завтра спрошу.
Братья кивнули, соглашаясь и перешли к другим дружинным делам — кто из воинов на поправку от ран пошел, кто больше в единый строй не встанет и куда его приставить, что передать тем, что теперь за ополчением приглядывают. Пока обсуждали, отрок им обед принёс прямо в камору. Горан улыбнулся, он узнал мальца. Это был один из парочки Всемила и Всемира, но кто именно быстро не вспомнилось. А мальчик с восторгом и робостью быстрым цепким взглядом оглядел всех троих, чуть поклонился и поспешил выбежать во двор. После случившегося ели в весёлом настроении.
После обеда они разошлись в разные стороны — Камил к витязям, Радим к ополчению, а Горан в терем, где княжъ устраивал судилище.
Гридница может и вместила бы в себя всех, как полтора года назад при памятном совете, но вот старикам долго там сидеть было бы тяжко. Поэтому решили вынести всё вверх на гульбище. Вот и возвели там помост, закрыли коврами, а поверх поставили престол резной из гридницы. Для старейшин на том же помосте лавку попроще. Напротив коник вынесли и на него не то что бы меха положить, даже простой холстинушкой не прикрыли. И для княжини место не подготовили.
На гульбище уже начали собираться княжники и витязи, все в нарядных одеждах. Горан прошелся по высокому крыльцу и между главами терема, задержался возле двери в его жилище, но не зашел внутрь, решив не менять простую волховку. Спустился вниз и у первой ступени стал дожидаться квилиновичей и воинов их провожающих. Полдень настал и солнце заметно пригревало голову, но ветер был ещё прохладным и влажным, стоять было жарко и холодно разом.
Но долго ждать не пришлось — наверху зашумели и успокоились, подали сигнал и в ворота завели то ли гостей, то ли пленников. Княжич поприветствовал их, кивнул братьям по дружине и повел всех по ступеням. На гульбище Горан взошел первым из них и поклонился княжу, объявил квилиновичей поимённо и отошёл в сторону.
Чужой княжъ после обмена пустыми словами с Тернием, расположившемся на мехах среди резных подлокотников, и с достоинством сел на приготовленный ему коник. Его сыновья и ближники хотели было встать рядом, но им тычками указали на место, заставили опуститься на колени. Горан смотрел на это безобразное действо и ухмылялся. Он вспомнил какой приём оказали ему с сестрой, да и скольких положили после, и ему было ни на крошечку, ни на капельку не жалко униженных из чужого клана.
Княжич наблюдал, как по старшинству высказывались его отец, старейшины, а потом и княжий дядя, и как проигравший ответ держал. Горан скучал все два часа, пока судили да решали, думали и спорили. Встрепенулся он и прислушался лишь когда старик Еля на правах старшего годами и коленами вышел в середину и объявил что порешили:
— Случившееся о том годе было бедой для обоих кланов, и хоть вина лежит на Квилиновых внуках, есть в том и наш недосмотр. Породниться теперь мы в этом колене не сможем, значит и свадьбе не бывать. И нашу Углешу мы больше сосватать честь по чести не сможем. За это род жениха должен расплатиться человеком, изгнать княжича Чеслава. За оскорбление, что наши люди учинили мы тоже расплатимся. С сего дня княжник Куча больше не будет частью нашего рода. — Еля прокашлялся, махнул рукой и его правнук Орёл ему принёс чашу взвара глотнуть. Потом старик продолжил: — Но это дело семьи одной и семьи другой. А война между кланами войной. За наших воинов, за наших гридников и кметов по вашей вине погибших виру берём землёй. За раненных — серебром. Тех, что в плену держали и целыми вернули, мы зерном оплатим по пять пудов, кто погиб или увечен стал, тем вы зерном возместите по двадцать пудов на каждого. На сим закончим и оставим обиды в прошлом.