Полоска неба погасла и волховица провалилась в забытьё. Сила же продолжила заданную работу. Через несколько дней Мала с трудом смогла сесть и не застонать от боли. Переломы ещё беспокоили, но вот раны затянулись и даже шрамы от них медленно исчезали. Пришла пора искать выход.
Девушка запустила пяток ярких огоньков и, наконец, смогла увидеть где оказалась. Расщелина была в ширину около аршина, по её дну бежал не глубокий ручей с мутной солёной водой. А стены по правую и левую руки были отвесными и изломанными, но каждый выступ был настолько скользким, что удержаться за него становилось невозможно. Зажглись ещё две дюжины светлячков и бросились кто вверх, кто в стороны. Огоньки заметались меж скал, но не смогли вырваться из расщелины — слишком глубокой для их скромных сил.
Мала выдохнула, собралась и пустила по стене немного огня, высушивая скользкую слизь. Вода исчезла, осыпалась сгоревшим прахом скользкая мерзость, а следом сам камень стен растрескался и закрошился. Волховица застонала и вновь погрузилась в забытьё.
Через несколько часов девушка поднялась и, шатаясь между стен, стукаясь о них плечами, побрела вниз по течению ручья. Она придерживалась за скалы и порой забывалась, где же она? В сырой расщелине или в прорубленном лабиринте первой сферы. И в этом полубреду поток силы бился, бушевал и яростно ломал всё, встававшее на его пути в первой сфере.
— Мама, папа, — пробормотала Мала, пытаясь увидеть дневной свет в вышине. — мне страшно, мне больно…
Девушка брела дальше, обняв себя и дрожа от сырости, холода и изнеможения. Ручей же должен куда-то привести, правда? Кости срастались, от ран остались лишь воспоминания, голод и жажда стали неважны. Она просто шла, падала, вставала и снова шла, едва понимая себя и мир вокруг, но ни на миг не сдерживая разрушения в первой сфере. Незаметно камень искрошился в песок и потоку силы стало нечего ломать и больше ничего не сдерживало его от того, чтобы нестись сквозь дар в кровь и дальше, пока не выступит сквозь кожу.
Ручей, наконец, вырвался в долину и радостно ухнул в озерцо. Мала осмотрела внезапно оказавшиеся вокруг кусты и деревья и осела наземь. Воздух пах цветами, которых она не знала, а не ставшей привычной сыростью. И вокруг было темно, но это была ночь, а не вечный мрак расщелины. Девушка разослала вокруг множество светлячков и засмеялась — позади неё высился обрыв с плато, затянутый вьюном, а кругом снова царил лес с незнакомыми деревьями. Теперь они больше походили на ёлки и кедры, только другие, без шишек, с цветами и голубыми, синими и розовыми иголками.
Огонь на миг вырвался из тела и просушил одежду и обувь, согрел, изгнал вгрызшуюся в нутро сырость. Девушка вновь рассмеялась громко, звонко, свободно, дошла из последних сил до ближайшего дерева и рухнула меж корней. Мала, наконец, уснула обычным сном без видений, а не провалилась в зыбкое марево страха.
Глава 19
Горек хлеб из подаяния.
(слова сирот)
Чеслав сидел возле стены гостевого двора. Сам двор стоял в половине дня пути от ближайшего города на мелкой и почти всегда пустой дороге, поэтому постой в нём стоил дёшево, особенно если не брать отдельной каморы и остаться внизу в общей трапезной. Но был и большой недостаток — проезжих караванов тоже не было.
В тот день волхва выгнали с пустыми руками, позволив забрать лишь то, что было на нём. Благо отец ещё ночью позаботился, вручил калиту, полную серебра, и велел поддеть кольчугу и не снимать оружия. Но больше ничего унести не вышло. Да и встреча с неудавшейся невестой испугала молодого мужчину — эти безумные глаза и отчаяние во взгляде, от которого цепенело тело ещё несколько недель являлись во снах. По-первости Чеслав жил с привычным княжичу размахом и деньги стремительно исчезали. Потом стал сдерживаться и зимовал достаточно скромно, но… к весне он уже не мог платить за постой в городе и пришел в этот двор. Сейчас на его ладони лежала последняя дюжина монет, почти все — медные и лишь парочка — серебро. Ещё несколько дней и ему придётся продавать кольчугу и меч или голодать под открытым небом.
Или наняться к хоть кому-нибудь, но… Разве он не пытался? Ещё осенью, и зимой, да и тут не оставил надежды. Но раз за разом ему отказывали все купцы и даже младшим гриднем в местные дружины не брали. Опытные люди с первого взгляда видели кто перед ним, что он в княжей дружине не на последних местах сидел, а среди родичей. И будь то беглый воин или изгнанный княжич — он в охране каравана или младшей дружине был лишним. Чеслав пытался выдать себя за вольного волхва или простого воина из охраны каравана, который отстал от купца, но врать не получалось и его гнали прочь, улюлюкая и срамя.