— Фашист проклятый!—кричит он «а бревно, и ему на мгновение представляется, что это действительно лежит немецкий солдат. Может быть, даже тот, что чуть не убил старшего брата...
Невыразимая злость обуревает Юрку. Ему кажется, что он вот-вот задохнется от нее, если не найдет выхода.
Он срывается с места, с каким-то диким криком вцепляется руками в бревно, отрывает его от земли, втаскивает на козлы.
От радости Юрка издает победный вопль, хватается за пилу... Но пилить в одиночку не просто. Поначалу пила прыгала на зубцах, норовя съездить по пальцам, играла из стороны в сторону, будто рыбина. Но постепенно он наловчился...
А тут еще у него появился помощник — новый сосед, такой же, как Юрка, парнишка. Звали его Женькой Михайловым. Он приехал с матерью из Одессы, к дедушке и бабушке, которые жили рядом с Никитиными. Женькин отец воевал на фронте.
Не очень-то дружелюбно встретили здешние мальчишки новичка, да и Юрка тоже. Женька, как всякий одессит, немного задавался: Ижевск называл хутором, пруд — лужей.
Юрку даже подмывало поддать зазнайке, хотя драк он не терпел.
Надумал сблизиться с Женькой Горька, точнее прибрать к рукам. Но тот заартачился. Тогда Горька с приятелем Федькой решили проучить Женьку.
Однажды они подкараулили его и давай тузить, надеясь, что тот захнычет и покорится. А Женька не собирался реветь и каяться. Он вертелся волчком, наконец ему удалось вырваться, и в цепких руках врагов остались только куски его рубахи. Но вместо того, чтобы броситься прочь, Женька вмиг повернулся и с маху влепился головой Горьке в грудь. Тот, будто куль, шлепнулся на спину.
Федька не стал ждать своей очереди и постыдно бежал. Юрка узнал об этом и проникся к новому соседу симпатией.
Окончательно покорил его Женыка своей щедростью. Живут Михайловы, по всему видно, не ахти как. Да и понятно — война. А когда Женька выходит на улицу с чем-нибудь съестным, не торопится, как другие, сказать «пусто!»
Есть такая игра. Вынесет мальчишка, например, хлеб на улицу, скажет «пусто!» Никто после этого клянчить не смеет. Зато, если другие успели сказать «магнит!», крутись не крутись, а делиться должен. Таков уж неписаный закон.
Юрка часто замечал, что Женька не успевал говорить спасительное слово. Но ни капельки не огорчался, когда слышал «магнит!». Уж потом Юрка понял, что делиться с другими чем-нибудь — обычное дело для Женьки.
И помочь Юрке разделаться с дровами Женьку никто не звал. Увидел сквозь редкий забор, как тот возится один, перелез, подошел и ухватился за свободную ручку пилы...
Ясно, что Юрка не оставался в долгу.
Они подружились.
Летом им особенно повезло: они получили путевки в один пионерский лагерь.
Глава седьмая
На дальнем от города берегу пруда, как раз за Юровским мысом, спряталось в зелени двухэтажное деревянное здание. Спряталось оно совсем так, как это делают малыши. Закроют лицо ладошками и кричат: «Я сплятался, ищите меня!» Верхний этаж прикрывала пышная шевелюра деревьев. На нижний этаж ее не хватило.
Место тут тихое, уютное. В трех шагах лес — густой, духмяный. Он упрямо теснит здание, и оно, кажется, вот-вот кувыркнется в воду...
Юрка слышал, что дом этот давным-давно, еще перед революцией, срубил Евдокимов, кажется, здешний заводчик. Сейчас в нем разместился пионерский лагерь, больше всего известный как Евдокимовская дача. В него-то и попали Юрка с Женькой.
Здесь они встретили несколько знакомых ребят. Неприятной оказалась одна встреча — с Горькой... Друзья решили по возможности избегать его. Но случай рассчитал по-своему...
В лагерь хлеб, молоко и овощи привозили на лодке с Воложки, за два-три километра. Этим занимался Герман, молодой матрос с парохода «Красный сплавщик». Женька, который, оказывается, был знаком с ним раньше, напросился к нему в помощники. Тот согласился, велел подобрать еще двоих мальчишек, умеющих хорошо плавать. Одним из них, ясное дело, стал Юрка, вторым... Горька. Герман сам выбрал его, заметив, что тот плавает, как рыба, и грести — мастак.
Юрка так обрадовался, что даже не обиделся, когда Женька произвел себя в капитаны, Горьку — в боцманы, а его — в матросы. Он упивался ездой на лодке, готов был один грести до Воложки. Горька к гребле относился равнодушно: не напрашивался, но и не отказывался. Женька же всякими правдами и неправдами отлынивал...