В это время Чулок подножкой уронил черненького и кинулся к Юрке.
Но тут же увидел, что к ним бежит еще один парнишка в соломенной шляпе. Решив, что тот из компании черненького, Чулок удрал...
Вот так необычно познакомился Юрка с новыми друзьями. Черненького звали Валькой, а его товарища и соломенной шляпе — Мишкой.
Глава четвертая
Как-то незадолго до начала учебы друзья заговорили о школе. И тут выяснилось, что Юрка записан в другой класс.
—Так не пойдет! — возмутился Мишка—Берем его, Валька к нам, а?
—Разрешение директора надо! — отозвался тот.
—Значит, завтра к нему! — решительно заявил Мишка.
Юрка, к удивлению друзей, не проявил особого желания... Но назавтра все трое отправились в школу.
Она стояла на южном высоком берегу реки. Отсюда открывался замечательный вид, от которого чуточку Кружило голову и щемило сердце...
Расплавленным серебром неторопливо текла река. Дальше се величавое плавное движение сдерживала плотина. Густые прибрежные заросли хранили прохладу и таинственность.
На другом берегу краснели кубики домов. Деревья походили на букеты зеленых цветов. Железнодорожный мост, перекинутый через реку, напоминал огромную лестницу, исчезающую за горизонтом...
Само здание школы, двухэтажное и деревянное, выглядело блеклым и тесным. Совсем крохотной комнатушкой оказался кабинет директора, куда вошли друзья. Юрка, который уже был здесь, знал, что директора зовут Кузьмой Ивановичем. Это был мужчина среднего роста, с приветливым, открытым лицом. Он просматривал какие-то бумаги. Иногда делал в них пометки. Писал директор левой рукой, тощий правый рукав гимнастерки был аккуратно заправлен за широкий офицерский ремень.
Ребят он выслушал внимательно, заглянул в тетрадь, где, наверное, были списки учеников, невесело пощелкал языком:
— Должен огорчить вас, мальчики. Не получается...— Поймав их недоуменный взгляд, пояснил: — Сейчас в обоих классах учеников поровну. Если же Никитин перейдет в ваш, то...
— А если нас в тот класс перевести? — предложил Мишка.
— Еще хуже будет,—сказал Валька.
Кузьма Иванович поглядел на него и с улыбкой спросил:
— Силен, наверное, в математике-то?
— Он у нас настоящий Кабалевский! — похвастался Мишка.
— Что ты говоришь? — директор усмехнулся.— И на каком же инструменте он играет?
Мишка снисходительно пояснил:
— Да это же математик знаменитый!
— Не Кабалевский, а Лобачевский,— шепнул Валька.
— Вот,— одобрительно сказал Кузьма Иванович и добавил, обращаясь к Мишке:— Товарищ у тебя знающий.
— У нас все такие! — выпалил Мишка.— Вон Никитин... Круглый отличник.
Юрка смутился, сердито дернул друга за рукав.
— Ты что, табель его видел? — весело спросил Кузьма Иванович Мишку.
Тот смешался:
—Нет. А что? Я и так знаю. Он способный... Веришь в него? — перебил директор.
—Ясное дело.
—И я верю.
Он бросил взгляд на красного от смущения Юрку:
—Как, Никитин, не забыл нашего разговора?
—Да, — чуть слышно, не поднимая глаз, ответил тот.
—Ну, что ж,— сказал Кузьма Иванович,— хоть мм и вполне приятные собеседники, но наш разговор пора заканчивать. В общем, будете учиться в одном классе.
—Ура! — не выдержав, закричали Валька и Мишка. Заулыбался и Юрка.
Когда друзья вышли на улицу, Мишка, сгорая от любопытства, потребовал у Юрки:
—Давай-ка выкладывай.
—Что выкладывать-то? — замялся тот.
—Не хитри, Юр,— попросил Валька.— Директор говорил о каком-то разговоре.
—Друг еще называется,— возмутился Мишка.
Пришлось Юрке все рассказать.
Чтобы записаться в школу, надо было отнести туда табель. Но Юрка все тянул.
Учителя считали Никитина прилежным учеником.
II удивлялись, что у него не ладится с немецким языком Учительница немецкого, слушая Юрку у доски, краснела от негодования. С видом мученика выводила она ему тройку за год. В полное отчаяние привели ее ответы Никитина в последней четверти шестого класса.
Это было как раз после Юркиной болезни. Вот тогда-то появилась в табеле двойка. В окружении пятерок и четверок она казалась совсем чужой. С таким табелем Мишке предстояло идти в новую школу. Со стыда сгореть можно, думал он. Откуда, скажут, такой приехал?
Еще, чего доброго, оставят на второй год.
Ясное дело, своими горестями, как и радостями, Юрка делился с Женькой в письмах. Тот рассказывал ему об ижевских делах, о тимуровцах, которые помнят своего комиссара.