Во сне он опять видел Лепоту. Только тут же были мама, папа и брат. Яркое солнце освещало гору, и она вся блестела, как слюда. Юрку переполняло счастье, и он кричал во все горло: «Ле-по-та! Ле-по-та!» Ему отвечало громкое эхо, только оно почему-то повторяло:: «Ю-ра Мака-ров!»
Проснулся Юра от яркого света в лицо. Свет походил на крохотное солнышко и потому не пугал...
— Юра, не бойся, это я...— услышал он знакомый голос учителя физкультуры и сразу вспомнил все. Понял, что его нашли, и снова заплакал, теперь уже от радости.
Виктор Сергеевич помог Юрке подняться. Потом прижал к себе, обнял, чтобы тот согрелся. Когда Юрка окончательно пришел в себя, они направились в город.
Учитель натолкнулся на Юрку по существу случайно. На его громкий крик тот не откликался, потому что крепко спал. Лишь палка, оставленная Юркой на лыжне, помогла найти беглеца.
...Когда Юрка с учителем вошли в квартиру, их встретила мама. Тут же находился Колька Баженов. Увидев сына, мама бросилась к нему, прижала...
А Колька сказал:
— Я же вам говорил: найдется Юрка. А вы не верили.
ГОРКА
Ночью метель поозорничала вволю. Двор весь в сугробах. Не пройдешь — не проедешь.
Бабка повозилась немного с лопатой и сразу притомилась. Кликнула внучат. Двойняшки, а совсем разные. Димка кряхтит, но лопату не бросает. А Ромка кинет раз-другой и ну дышать, как конь после долгого переезда. Глаза у него печальные на вид. Но, если вглядеться, заметишь: лукавые-лукавые. И постоянно он то в дом пить убежит, то шарфик снять: жарко, то... Одним словом, причин у него отыскивалась дюжина.
Димка выдохся. Пот с него в три ручья. Предложил Ромке соревноваться, думал, самолюбие у того заиграет. Так Ромка не согласился: ширину можно измерить, а как глубину? Может, ему как раз глубже достанется...
И несет разную околесицу, руками себе помогает, чтобы только лопату в сторону.
— Эх,— говорит,— сейчас бы с горки снежной покататься.
Услышал об этом Димка, смекнул. Стал кидать снег в одно место, грудить к забору.
— Ты это зачем? — удивился Ромка.
— А мне тоже захотелось с горки покататься.
Брат хмыкнул:
— Где столько снега взять?
— А ты погляди, весь двор замело.
— Это таскать в такую даль? — возмутился Ромка.— Ну нет.
— А я и не прошу тебя,— ответил Димка.— Сам сделаю. Только потом...
— Что «потом»? — подозрительно спросил брат,— Не пустишь? Не очень-то надо.
Димка промолчал, невозмутимо продолжал кидать снег, ухлопывать его лопатой.
— До самой бани дотащит,— похвалился он, вытирая пот рукавичкой.— Такая будет высоченная.
— Неужто до бани? —восхитился Ромка.— Врешь ты.
— Не хочешь — не верь! — отмахнулся Димка. — Сделаю — тогда посмотришь!
Ромка почувствовал, с какой уверенностью сказал это брат. Он ясно себе представил высокую горку и не где-нибудь, а тут же, в их дворе. «Вот тогда Игорек лопнет от зависти!» — подумал Ромка о своем друге, который постоянно хвастался горкой.
— Помочь тебе? — не очень уверенно предложил он Димке.
Тот пожал плечами, как бы нехотя бросил:
— Можно.
Ромкина лопата заработала, словно у нее появился мотор.
Когда бабка вышла на крыльцо звать внуков на «бед, она ахнула: двор был расчищен и подметен, а у забора высилась свежая, плотно ухлопанная горка.
Димки не было видно. Ромка же сбоку горки делал ступени.
— Небось это ты, Рома? — изумилась бабка.— Ну и ну, молодчина...
— Я, бабуся,— охотно согласился Ромка. Потом вдруг неожиданно для себя смутился и добавил:
— Димка тоже... Мне помогал...
ПЕРВЫЙ ТРОФЕЙ
Как только Саша пробежал глазами первые строчки «Пятнадцатилетнего капитана» Жюля Верна, книга срезу захватила его. Он забыл про опустившуюся за окном ночь, не слышал, как воет и мечется на дворе свирепый ветер.
В доме было тепло, уютно и тихо. Лишь только посвистывало в трубе да равномерно стучали часы. Настольная лампа выхватывала из полумрака кусок пола около печки и мохнатую собачью мордочку.
Собачонка дремала. Ее уши-лопушки изредка вздрагивали, прислушиваясь к шорохам.
Уши вдруг поднялись. Собачонка открыла глаза, вскочила, неслышно подбежала к двери, ведущей на улицу. Принялась царапать ее лапами, просительно глядя на Сашу. Тот даже не оглянулся. Тогда собачонка жалостливо заскулила. Когда и это не помогло, разразилась пронзительным лаем.