Юрка размотал шнур у лампочки и опустил ее чуть ли не до самого стола, сам сел на стул. Признаться, ему сразу стало не по себе от вязкой тишины и темноты в доме. Поэтому он даже обрадовался, что первая повесть оказалась такой веселой. Ну разве не смешно, что двое взрослых поссорились из-за какого-то слова «гусак»? Вон ребята в классе друг дружке какие прозвища дают — и ничего.
В общем, повесть эта понравилась Юрке. Он даже забыл, что один во всем доме. Когда же пробежал первые страницы «Вия», слабенький холодок начал обволакивать его сердце. Затем Юрка дошел до сцен в церкви и почувствовал настоящий страх. Даже оторвался от книги. Но ее образы не покидали его. А тут еще почти кромешная темнота вокруг, тоскливая тишина, даже ходики с кухни не слышно. От этого еще страшнее. Юрка снова уткнулся в светлое пятно книжки. Перебарывая страх, читал дальше. «Такого не бывает,— успокаивал он себя.— Это же сказка». И все равно Юрке было жутко, сильнее, чем Хоме — герою повести. Облизывая сухим языком пересохшие губы, мальчик читал: «Тишина была страшная; свечи трепетали и обливали светом всю церковь. Философ перевернул один, лист, потом перевернул другой и заметил, что он читает совсем не то, что писано в книге. Со страхом перекрестился он и начал петь. Это несколько ободрило его: чтение пошло вперед, и листы мелькали один за другим. Вдруг... среди тишины... с треском лопнула железная крышка гроба и...»
Тут Юрка остановился, будто споткнулся. Сердце его на миг замерло, а потом испуганно зачастило, как пулемет. Он услышал, как на кухне что-то загрохотало, словно гром грянул. Юрка не сразу сообразил, что грохот — это явь. Когда понял — испугался еще больше: решил, что кто-то забрался в дом. Он замер на месте, всматриваясь в темь кухни. Грохотанье там смолкло, и Юрка чуть успокоился: он припомнил, что дверь запер-сам на два крючка. Только, наверное, через минуту решился оторвать от стула тело, ватное от перенесенного и еще не покинувшего его до конца страха. По-кошачьи неслышно, на цыпочках, сжавшись в комок, направился на кухню. Заглянул туда. Но темень тут была еще гуще, потому что лампочки не горели. И все же острые глаза мальчика, ощупывая кухню, споткнулись на смутном пятне на полу. Юрка не отводил взгляда от него. И вдруг... Неужели ему померещилось? Пятно поползло, при этом послышался резкий, неприятный скрип, будто кто-то водил ногтем по стеклу. Затем пятно как-то странно перекосилось и снова загрохотало. А потом неожиданно замяукало.
«Это же Димыч!»—догадался Юрка. Облегченно вздохнул, включил лампочку. Ее скупой свет объяснил все. На полу валялось белое эмалированное блюдо, упавшее с кухонной полки. Мальчик поднял его, и из-под блюда выскочил кот.
— Ух ты, Вий!— обрадовался Юрка и схватил Димыча на руки.— Пойдем-ка вместе дочитывать.
Глава четвертая
Со дня отъезда Алексея прошло несколько месяцев. Как-то Юрка сидел дома и готовил уроки. Он торопился, чтобы поспеть до прихода сестры. В голове у него уже рисовалась приятная картина... Возвращается Галка, видит, что брат бездельничает, начинает стыдить.
А тот небрежно говорит, что уроки уже приготовил. Еще вчера. Она злится. Ну, тогда погляди, если не веришь, говорит Юрка и показывает письменные работы. Сестра смотрит, потом устраивает экзамен. Он без запинки отвечает. Галка ошеломлена. Юрка на седьмом небе...
Правда, спроси его, что такое седьмое небо, он бы, если честно, не ответил...
Юркины думы прервали голоса за окном, что выходит на улицу. Он выглянул и увидел там сестренку с Горькой. Тот держал Галку за руку, она пыталась вырваться:
— Отпусти, говорят.
— А будешь приставать?
— Тебе еще не так надо... Отпусти, слышишь? А то...
— А то что? Алешке скажешь? У тебя, наверное, память отшибло? Он же уехал... Вот тебе, чтобы помнила!
Горька больно стиснул Галке пальцы, потом неожиданно хмыкнул:
— А! Ты, может, хочешь пожаловаться Юрке? Давай, давай зови!
Он захохотал и еще сильнее сжал Галкину руку. Когда у нее от боли и обиды брызнули слезы, Горька подобрел:
— Ладно, топай. Только не вздумай мне больше на мозги капать. Хуже будет...
Юрка смотрел на все это из окна, кусая губы от злости. Даже порывался выбежать. Но вспомнил, как тычет его лицом в снег Горька, и от решительности не осталось и следа...
Потом Юрка забыл об этом случае. Напомнил Алексей в письме. Он, как обычно, рассказывал о своих делах. И тут же спрашивал: «Как учеба? Помогаешь ли маме? Как она себя чувствует? Как сестричка? Не обижаешь ли ты ее? Не даешь ли другим в обиду?» Юрка решил, что Галка пожаловалась.