Born в коридоре слышатся шаги. За этим следует обычная какофония: скрежещет ключ, гремит засов, скрипит дверь; на пол ложится полоска света. Входят два стражника и встают один справа, другой слева от узника, точно опасаются, что тот сбежит. За ними появляется негр, протягивает ковшик подогретого молока. Франсиско берет его, стараясь унять дрожь в руках, сведенных холодом. Цепи звенят. Измученный пленник пьет, теплая жидкость ласкает горло, благодатью разливается по всему телу
Никто не произносит ни слова. Негр уходит, за ним удаляется стража. Франсиско снова остается один в полной темноте.
16
Дон Диего полагал, что сумел завоевать благорасположение комиссара. Нет, он не был настолько наивен, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, но на душе стало спокойнее. Жене врач велел приготовить самые изысканные блюда и сервировать стол со всей доступной им роскошью. Пригласив на обед брата Бартоломе и капитана Торибио Вальдеса, врач надеялся создать прочные связи на новом месте, снискать уважение в Кордове и, что самое важное, гарантировать себе свободу.
Альдонса приготовила угощение лучше некуда, следуя указаниям супруга: свиные отбивные, тушеные овощи и молочный пудинг. По такому случаю пришлось раскошелиться и купить вина.
Стол из орехового дерева накрыли скатертью, которую хозяйка собственноручно расшила узорами еще в девичестве. Каталина перемыла керамическую посуду и до блеска начистила то немногое столовое серебро, что имелось в доме. Расставила блюда, солонки и кружки, разложила ложки и ножи. Каждому гостю полагалась льняная салфетка, вышитая крестиком. В плетеной корзине красовались фрукты, кувшин был доверху полон ежевичной водой. Скромная столовая выглядела по-королевски.
Торибио Вальдес пришел на обед при полном параде. Как знать, из уважения ли к своему новоиспеченному соседу или же из почтения к комиссару инквизиции. А может, просто воспользовался случаем показать себя во всей красе. Он снял шляпу с высокой тульей, отвесил присутствующим церемонный поклон и до самого прихода брата Бартоломе развлекал Диего Нуньеса пространными рассказами о том, как сражался в открытом море с турками.
Доминиканец явился, как обычно, без стука. Ведь священнослужитель может принести в дом лишь добро, так что ему не обязательно просить разрешения войти. Из складок необъятного облачения выглядывал белый кот, который по тучности не уступал хозяину и смахивал на небольшую овцу.
Диего Нуньес да Сильва вышел встречать гостя. Монах задержался у двери, разглядывая зеленые лозы, на которых уже почти не осталось гроздьев.
— Лучший виноград я отложил для вас, — улыбнулся гостеприимный хозяин.
Мужчины уселись за стол. Капитан сразу принялся за угощение, а вот монах не спешил, он внимательно осматривал комнату. Дон Диего был доволен: еще бы, у него в гостиной расположились самые влиятельные лица города. В Ибатине он вел себя осторожно, а здесь решил действовать. Однако злополучный обед вышел ему боком.
— Я вижу, вы купили эти приборы у жены Антонио Трельеса? — осведомился брат Бартоломе, разглядывая серебряный нож с узорной рукояткой.
— Не все приборы, а только часть, совсем небольшую, — удивленно ответил дон Диего.
— Ясно! — произнес монах, вертя нож в руках.
На лбу у хозяина дома выступил пот.
— Но как вы догадались? — поинтересовался он, стараясь изобразить на лице беспечную улыбку.
— Мне и гадать не надо, — ответил доминиканец. — Я знал.
— Знали?
— Да. Или вы забыли, что я комиссар инквизиции?
— Ах да, конечно, — поперхнулся врач.
Антонио Трельеса несколько лет назад арестовали в Ла-Риохе как иудействующего и устроили по этому поводу громкий процесс. Дон Диего познакомился с ним много лет назад, еще в Потоси, и, когда ездил в Ла-Риоху по врачебным делам, пытался помочь его семье. Непростительная ошибка: иудейство было тягчайшим преступлением, людям, в нем уличенным, полагалось каяться и терпеливо сносить самые суровые наказания. И помощь, и сочувствие вероотступнику тоже считались серьезным прегрешением. Помнится, тогда некий долговязый монах-францисканец со скрипочкой в руках обратил на дона Диего взгляд своих выцветших глаз и посоветовал помалкивать и немедленно уезжать восвояси, если он не хочет разделить участь задержанного. Инквизиция собиралась конфисковать имущество Антонио Трельеса, пустив семью по миру. Но врач не побоялся зайти к жене обвиняемого и приобрести у нее часть столового серебра, отдав за покупку почти все деньги, что прихватил с собой. Это было единственное, что он мог сделать, чтобы облегчить ее горе.