Долго простоял Франсиско на месте, не в силах шевельнуться, но потом посмотрел на далекие горы, которыми так восхищался отец, и медленно поехал домой, чувствуя себя разбитым и опустошенным. Каково придется папе там, в Лиме? Не причинят ли ему вреда? И как с ним будут обращаться по дороге? Люди говорили, что иногда пленников в пути калечат, чтобы не сбежали.
Мальчик спешился у ворот дома, где все еще толпились любопытные. Его принялись осыпать бранью за то, что ускакал на чужой лошади, хозяин которой даже хотел оборвать негоднику уши, но Франсиско удалось отбрыкаться. Тут он увидел Лоренсо и побежал к нему. Однако друг повел себя как-то странно: отвернулся и зашагал прочь. В чем дело?
— Лоренсо!
Но тот не отозвался. Почему? Может, ему стыдно за отца, капитана копейщиков, так подло и жестоко поступившего со своим соседом?
— Лоренсо!
Лоренсо остановился.
— Твой папаша… — начал было Франсиско.
Лоренсо посмотрел на приятеля как чужой, даже хуже — как враг, со злобой и презрением. Родимое пятно у него на лице пылало. Он шагнул к Франсиско, вызывающе выпятив грудь, и сказал, точно плюнул:
— Жид!
Франсиско будто обухом по голове ударили. Привычный мир раскололся вдребезги: Лоренсо, сын человека, только что арестовавшего папу, еще смеет оскорблять его! Волна жара, которая до этого то поднималась, то спадала, вдруг захлестнула мальчика. Лютым тигром бросился он на предателя. Повалил на землю и принялся молотить руками и ногами. Лоренсо не остался в долгу, кусался и бил противника головой. Они катались по земле, не жалея тумаков, царапаясь и обзываясь самыми обидными словами. Пыхтели, задыхались, и остановились, только когда из расквашенных носов потекла кровь. Тогда они оторопело уставились друг на друга, с трудом переводя дух, все в ссадинах и синяках. Медленно, настороженно поднялись и разбрелись в разные стороны, не переставая злобно коситься и браниться сквозь зубы.
Франсиско вернулся домой не сразу. Отерев рукавом разбитое лицо, он раздвинул густые ветви кустов, забрался в прохладный полумрак своего потайного убежища и подумал: «А ведь здесь мог бы спрятаться папа». Прилег на влажную землю, вдохнул ее умиротворяющий запах. Но щемящее чувство не оставляло его, жуткие картины этого дня одна за другой всплывали в памяти. Мальчик ворочался с боку на бок, совсем как в кровати бессонными ночами.
Наконец Франсиско сел и решил выбираться наружу. Теперь нигде, даже здесь, не найти покоя. Мулы в загоне уставились на него своими большими выпуклыми глазами. Только тут он почувствовал, как сильно болит колено — просто ступить невозможно.
Увидев младшего брата, Диего воскликнул:
— Франсискито!
Мальчик являл собой печальное зрелище: одежда изорвана, лицо в кровоподтеках, щека расцарапана.
Франсиско ужасно хотелось закричать, зарыдать, но он молчал — его душил необъяснимый стыд, горло словно стиснули острые ястребиные когти. Диего подхватил брата под мышки, поднял и прижал к груди.
Брат Уруэнья опускается на стул и жестом приглашает Франсиско сесть. Пленник не верит своим глазам: к нему будто ангел явился.
Монах поглаживает наперсный крест и, кажется, искренне удручен тем, в какое жалкое пугало превратился доктор, этот приятный и образованный человек.
— Я пришел утешить вас, — тихо и ласково говорит он.
Брат Уруэнья был частым гостем у них в доме, нередко оставался обедать. Рассказывал забавные истории о врачах, хирургах и, под сурдинку, о некоторых священниках. Франсиско отмечал ошибки, которые монах допускал в латыни, тот притворно ужасался и обещал исправиться, но на следующий раз история повторялась. Вместе они гуляли по берегам величественной реки Био-Био.
— Как мои жена и дочь? — В голосе заключенного слышится тревога.
Доминиканец, не поднимая глаз, отвечает:
— С ними все в порядке.
— Им угрожали? Их…
— С ними все в порядке.
— А что ждет меня?
Взгляды собеседников встречаются — в первый раз с начала разговора. Ответ брата Уруэньи звучит вполне убедительно:
— Поверьте, мне запрещено разглашать какие бы то ни было сведения.
Некоторое время они молчат. Снаружи доносятся звуки: стражники не отходят от двери, готовые предотвратить возможное (но крайне маловероятное) нападение ослабевшего от голода узника, закованного в цепи.
18
В семье воцарился траур. Хотя Альдонса и могла с легкостью доказать, что является исконной христианкой, она запятнала себя браком с новообращенным, которого арестовала инквизиция. И в жилах ее детей текла порченая кровь.