И все-таки, как можно убедиться при чтении публикуемых переводов, большая часть созерцаний приходится на периоды дневного сознания харизматика. Но это дневное сознание особого рода, а именно в пределах традиции и перформативной практики, со многими признаками порогового состояния. В контексте общей гиперсемантизации предметной реальности харизматик переживает себя как живую метафору: монахиня — невеста, матерь Христова. Ее постоянное состояние — быть вне себя, stare extra se в своей роли, причем происходит утрата тождества себе и поиск новой идентичности в медитации, видении, созерцании и аудиции: как сораспятой Христу, матери и невесты Христовой.
В воскресенье пред Рождеством, когда конвент сидел за вечернею трапезой, начало смеркаться, и нужно было зажигать огни. Тогда сия сестра (А. Лангманн. — М.Р.) подумала про себя: «Ах, Господи, так обычно делают на свадьбу: когда темнеет, возжигают свечи. А кто же нынче невеста?» <...> Тут перед ней зажгли свечку, и ее осенило: «Благо мне! Невеста-то — я». И вот к ней подошел наш Господь и наделил ее таким благом, что она едва сумела подняться из-за стола, и ее пришлось отводить в келью. Она же разразилась громким смехом и принялась беседовать с Господом нашим.
Как видим, дневное сознание при переживании себя как метафоры: пророка, судии, ратника Христова — многочисленные примеры из раннего Нового времени см.: Wentzlaff-Eggebert 1969 — является, по существу, вялотекущим экстазом. Его отличают постоянство, высокая степень индивидуальной мобилизации, а также (укажем, отклоняясь от непосредственной темы исследования) исключительная, нередко осознаваемая как чудо, эффективность действий в исторической ситуации.
III. Генрих Сузо: построение автоагиографии
1. Ранние этапы жизни Служителя
Теоретиком, идеологом и практиком имитационной мистики был ученик, в молодые годы сподвижник, И. Экхарта визионер Г. Сузо (1295—1366). Проживая в «Островном монастыре» Констанца, а затем в доминиканской обители Ульма, он был куратором, проповедником и духовником ряда женских конвентов и бегинажей в Швейцарии и южной Германии. Если верить автобиографии Г. Сузо, то он увел в монастырь многих представительниц знатных родов, причем без согласия их родственников, за что его намеревались убить, и даже заключались клятвенные союзы с этой целью — тем более что его мистическое направление смешивалось в общественном мнении с пантеистической сектой «Братьев и сестер свободного духа».
Сам Г. Сузо миновал в своем становлении по меньшей мере три кризиса. О них повествуется в сочинениях его авторского сборника «Exemplar». Отданный в 13 лет в монастырь, он вел на протяжении пяти лет теплохладную жизнь: «спокойное и привольное житие <...> в свое удовольствие», достаток вина, воды, сон «на соломенном тюфяке» (ГС 50), при воздержании от явных грехов. В терминологической системе, принятой в сочинениях Сузо, этому состоянию соответствует термин «gemach»: покой, удобство, уют. Однако, испытывая подспудную неудовлетворенность, Служитель (так именует себя Г. Сузо в автобиографии) переходит к аскезе. Примечательно, что субъективный, имманентный процесс, переход к новой форме благочестия толкуется самим Служителем в объективных понятиях — как «сокровенный, исполненный света Божий призыв» (ГС 14), как просвещение свыше. К аскетическим упражнениям Сузо относятся хранение уст, ношение власяницы, вериг, ночных одеяний — юбки с иголками, ручных перевязей и перчаток с шипами, — креста на спине, бичевание тела, использование жесткого ложа, стула для сна, многолетний отказ от мытья, усиленный пост, сокращение пития, молитвенные бдения на каменных плитах и изнурение холодом тела. Целью этих «внешних упражнений» было укрощение, подчинение, а в пределе, умерщвление плоти.
В своей аскезе констанцский визионер, конечно, не был одинок. Литература доминиканок 1-й половины XIV века изобилует описаниями аскетических подвигов. Взять хотя бы монахиню из обители Отенбах Адельхайд Фрайбургскую. Примечательной чертой приводимого далее рассказа является то, что тело Адельхайд выступает как отдельный от нее самой субъект лености, нерадивости и лукавства, которого необходимо учить. Когда тело захотело ячменного хлеба, Адельхайд накормила его смесью старой овсяной муки и мышиного помета, и тело расплакалось (см.: AF 531). Другой раз, когда тело хотело «быстренько» помолиться, она его затащила в прорубь, а потом заставила отстоять утреню и мессу, так что тело не могло само двигаться, и посторонним пришлось провожать его в келью. С этих пор тело стало послушным, и, где воля хотела одно, тело было готово к большему вдвое (см.: AF 533).