Часть четвертая
ПСИХОЛОГИЯ ДОМИНИКАНОК И ДОКТРИНА МАСТЕРОВ
I. Психомифология
Если пристальней присмотреться к событийному ряду «Откровений» Элсбет фон Ойе, то большая его часть приходится не на внешнее поведение, собственно жизнетворчество, но на внутренний опыт. Именно в переживаниях Элсбет персонажи христианского мифа, а ныне насельники неба, приступают к своей «игре» и «играют» вместе с Элсбет. Такая интериоризация очень заметна на примере литании, приложенной к откровениям А. Лангманн. Каждая из ее молитв открывается напоминанием о том или другом евангельском эпизоде: претворении воды в вино, въезде в Иерусалим на осле — и завершается просьбой, в которой евангельский эпизод переводится в его «психологический» аналог: опоить вином Божества, войти в сердце и душу (см. с. 202, 203 наст. изд.).
1. Интроекция
Одним из наиболее важных, если не самым важным, среди мотивов изучаемых нами произведений является мотив интроекции: объект созерцания, Христос, проникает в субъект созерцания, монахиню-харизматика (или наоборот), что приводит к корректировке, чаще же к полному стиранию субъектно-объектных отношений. Мотив интроекции задан большим количеством образов и вариантов. При его разработке учитываются прежде всего новозаветные стихи Ин. 14: 23 («Мы придем к нему и обитель у него сотворим») и Гал. 2: 20 («Уже не я живу, но живет во мне Христос»).
Самым частым образом, относящимся к интроекции, является благодатное светолучение. Христос источается в душу в облике света (см.: Ad. 185). Одна из сестер обители Катариненталь узрела в себе свет, а в нем опознала свою душу в обнимку с Младенцем (см.: Kt. 131). Другая сестра монастыря Адельхаузен была залита и переполнена благодатью, выплескивавшейся у нее чрез уста и бывшей прекрасным Младенцем (см.: Ad. 171—172).
Интроекция может также пониматься как результат, подлинное содержание таинства Евхаристии. В течение нескольких дней после причастия харизматик видит свою душу подобной кристаллу, внутри которого мерцает Иисус-огонек (см.: Ad. 174). Кристалл пронизан ярким, белоснежным светом; это дает о себе знать «божественность Христа», заключенная в кристалле в виде золотой сердцевины (см.: LDP2 200). После таинства образ кристалла изредка принимает не только душа, но и тело харизматика в целом; в теле созерцаются душа и Господь: сии «милуются друг с другом с неизреченной нежностью» и обретаются «в единстве всяческой игривой радости» (Gt. 135—136). После того, как Фр. Зундер причастился, «Иисусик» молит свою «милую Маменьку» постелить ему и его «милой супружнице», душе капеллана, «чудную постельку», где бы они «порезвились» («vnser kurczwil habind»); в «постельке» веселье и смех, объятия и поцелуи (см.: FS 415—416).
Однако возможна и противоположная пространственная конфигурация: не только Христос в душе, но и душа во Христе. Он входит в нее и облекается ею, впускает в себя и облекает собой (см.: FLG 92). Он является одеждой души, обряжает душу в свои одеяния, как это принято у друзей на земле (см.: LDP2 197), в себя самого (см.: LSG 330), в свое Божество, делая из нее бога (см.: FS 423). В результате не только Бог втекает в душу монахини, но и душа втекает в сущность Бога обратно (см.: ЕО 435). Господь втягивает душу в себя (см.: LDP2 336). В нем, «блаженнейшей Жизни», упокоение и кончина души (см.: ES 208). Будучи прибежищем души, он дарует ей утешение; она должна только вложить руки в сердце ему (см.: LDP2 412) или укрыться в одной из его ран (см.: LSG 172). Мехтхильда Хакеборнская созерцает в экстазе себя гуляющей в сердце Христа, как по прекрасному винограднику (см.: LSG 79), и входящей через отворенную дверь его сердца в округлый дом, где перед нею предстает Иисус (см.: LSG 195). Домом оказывается уже ее сердце; восседая в нем, Господь озаряет его, как солнце освящает кристалл (см.: LSG 377).