— Она смотрит! Живая…
Расплата была еще жива. Хотя всего остатка жизни хватало ей, казалось только на этот взгляд — молящий и благодарный. Отрывая пуговицы, Валерка сдернул с себя телогрейку.
— Завернуть ее… Замерзнет.
Несколько раз мы снова роняли ее в снег, пока на руках, спотыкаясь и мешая друг другу, донесли ее, укутанную до баньки. Здесь я отдал свое пальтишко окоченевшему Валерке, и тот, накинув его на плечи, помчался домой за санками. До возвращения друга я успел растопить в кулаке и снять пристывшие к Расплате ледышки и все время старался согреть ее своим телом, хотя, по правде говоря, и сам дрожал, как паршивый кутенок.
На санках Валерка привез облезлый дедушкин тулуп, и мы благополучно доставили раненую до калитки моего дома.
Мать знала и раньше о существовании Расплаты. Знала, что именно за ней приходили минувшей ночью брат Николай с другом. Знала, и заранее возненавидела ее, потому что ужасно боялась теперь и за меня. Боялась так, как может только бояться мать за своего несмышленого сына, который подвергает себя смертельной опасности из-за какой-то собаки.
Не мудрено, что встреча была нам уготована отнюдь не ласковая.
— Прочь из дома! Несите ее, куда хотите! — кричала мать, прижимая кулаки к вискам. — С меня довольно и того, что уже натерпелась. Вот так довольно!
И тут поднялась бабушка, уже много дней не встававшая с постели. Белая, как смерть, в длинной полотняной рубахе, она отстранила мать, бережно взяла собаку на руки и, пошатываясь, понесла к теплой лежанке. Отдышавшись, она слазила в сундук, порвала на бинты свою старую, чисто выстиранную рубаху и принялась перевязывать раненую.
— Стыдись! — обернулась она к матери, сверкнув глубоко запавшими глазами. — Собаки — и те восстали против супостатов… Душа-то не иссохла у тебя? Тварь больную — на мороз!..
Мать стояла, горестно потупясь, у двери и не проронила ни словечка, пока бабушка не начала одеваться с явным намерением выйти из дома.
— Куда же ты? — испуганно спросила мать, загораживая дверь. — В этакий холод…
— К Дмитревне схожу, — непреклонно заявила бабушка. Она взяла с полки пустую стеклянную банку. — Может, молочка выпрошу немножко. Ты же мне посошок дай какой-нибудь.
У Дмитриевны, бабушкиной ровесницы, на чердаке (чтобы не обнаружили немцы) жила тощая коза. Возможно, единственная уцелевшая коза на весь поселок.
— Лежи уж ты! — простонала мать, пытаясь отобрать банку у бабушки. — Сама схожу… Что за времена настали, помилуй, боже!
Бабушка упрямо прижала банку к груди.
— Я пойду! Тебе может и не дать, а мне, хворой, не откажет.
…Вам это может показаться смешным, но я до сих пор уверен, что бабушка поправилась только благодаря Расплате. Последние месяцы бабушка чувствовала себя никому не нужной, обременительной обузой для семьи, и молитва ее о том, чтобы боженька поскорей прибрал бы ее к себе, была совершенно искренней.
И вот, уже почти ступив на могильный порог, она вдруг поняла, что может оказать кому-то помощь, может спасти безвременно погибающую тварь, что кому-то еще могут пригодиться ее искушенные в лекарском деле руки, знание целебных трав.
Она выхаживала собаку с таким же самоотвержением, с каким, наверно, спасала бы и меня, нуждайся я в ее помощи.
Первые сутки Расплата была так слаба, что не могла даже пить из рожка козье молоко. Холодная и недвижимая, покоилась она на лежанке, и бабушкин платок, прикрывавший ее сверху, лишь чуть заметно колыхался от редкого и неровного дыхания.
Бабушка, сама едва держась на ногах, варила в чугунке какую-то чудодейственную мазь для заживления ран, поила Расплату настоями редкостных трав. Пучки этих благовонных трав, заготовленные впрок еще в доброе мирное время, гирляндами висели у нас на чердаке по стропилам.
Радовалась бабушка малейшему признаку выздоровления своей необычной пациентки. Вот Расплата сама, без посторонней помощи защемила в зубах резиновый рожок и стала сосать молоко. Вот проглотила размоченный кусочек хлеба. Смогла приподнять голову, вильнула хвостом. Впервые сумела лечь на живот. Попробовала встать…
Возвращалась к земной жизни, к ее заботам и сама бабушка. Оказалось, в партизанском отряде тоже остро нуждаются и в целебных мазях для заживления ран, и в настоях от простуды, и в снадобьях от ревматизма. Не всегда доверяя мне, бабушка сама с передышками на каждой ступени лазила по крутой лестнице на чердак за своими травами. Ходила с посошком по дворам собирать старое бельишко на бинты… Как много значит для человека чувствовать себя нужным!