Дверь тихо скрипит, когда я крадучись выскальзываю из комнаты. Алекс ерзает, переворачиваясь на другой бок, и начинает храпеть еще громче, Кори бормочет под нос, причмокивая губами: «Что?..»
Я ухожу. Выйдя на крыльцо, цепляю ходули, но, добравшись до тропы и встав на камень, снимаю — оставлю-ка их: я не вор, дойду как-нибудь. Трава клонится к земле — на кончиках блестят капли росы; провожу ладонью, собирая холодные росинки, чтоб умыться: воду во фляжке пока лучше поберечь. На траве остаются темные полосы. Я прыгаю с камня на камень, и рюкзак мягко колотит по спине. Он почти пуст, внутри от стенки к стенке болтается дорожный дневник, в котором я делаю пометки и записываю то необычное, что встретилось. Да, я тоже пытаюсь понять, чтó такое игра, тоже хочу остановить ее. Снова стать обычным человеком. Это всё глупые мечты: в детстве я, например, мечтал вытащить из-под колес мчащегося автомобиля свою подружку; вытащить так, чтоб она осталась жива и здорова, и я бы тоже остался жив, но что-нибудь покалечил. Допустим, сломал ногу. Остановить игру — еще одна глупая мечта. Люди стареют и всё равно мечтают о чем-то несбыточном.
Перед тем как обогнуть холм, оглядываюсь на дом. До него уже неблизко, но мне чудится лицо Жоржи за перекрещенным рамами окном. Жоржи кивает мне. Толстые люди обычно более добродушны; по крайней мере Жоржи таков. Думаю, если б Алекс увидел, как я ухожу, то заподозрил бы неладное. Киваю в ответ, прежде чем идти дальше, уже не оборачиваясь.
Далеко за полдень выложенная из камней тропинка приводит меня к шоссе и сворачивает; извиваясь, бежит прочь от дороги. Справа возвышается холм с крутым, рыхло-слоистым, будто надкушенный великаном торт, склоном. С него, как при оползне, съезжают, перекатываясь, мелкие камешки и комья перегноя. Я шагаю и щурюсь на солнце: опять жарко, а гром как назло гремит где-то вдалеке, теперь — на юге. Воду из фляжки экономлю — неизвестно, что ждет впереди.
Очень скоро натыкаюсь на столбик с жестяным прямоугольником сверху, выкрашенным в синий цвет, на нем белым выведено: «67». Шестьдесят седьмой километр. До семидесятого, где ждет Марийка, осталось немного. Я, изрядно повеселевший, прыгаю по камням и насвистываю.
Марийка тоже искала меня. Наверное, наконец-то одумавшись, пожалела о том дне, когда среди прочих гнала из города. Искала везде, расспрашивала людей. Один из них узнал меня по ее описанию; да, это было забавно: я-то хотел узнать как раз про нее, но — вот ведь человеческая память! — он довольно смутно помнил женщину, которая когда-то разыскивала брата. Он так и отрубил, мол, знать не знаю. И чего это ты вообще интересуешься? А потом сказал, погоди-ка, парень, и странно посмотрел на меня. Так я получил первую зацепку о моей сестренке. Человек этот вспомнил даже, как меня зовут; мой словесный портрет, составленный Марийкой, необъяснимым образом врезался в его память.
Другой мужчина дал наводку на Миргород, крупный город в западной области, и я отправился туда. В Миргороде ждала еще одна случайная встреча: парень, назвавшийся «почтальоном из прошлого», вручил мне письмо, написанное ее почерком. Я попробовал разыскать его потом — бесполезно, парень исчез, его будто засосала трясина людского забвения. Бармен в кафе клялся, выпучив глаза, что я сидел за столиком один-одинешенек, и никакого почтальона с толстой синей сумкой, конечно же, не было. Конечно, не было, успокоил я бармена. Просто я напился, и мне всё привиделось. Бармен, до этого нервно мявший подол грязно-серого фартука, просветлел лицом, улыбнулся и налил мне стаканчик вишневой настойки за счет заведения.
Мне очень хотелось прочесть письмо на месте, но всё же вернулся в халупу, которую снимал, и только там разорвал конверт. Из письма следовало, что Марийка, устав от поисков, обосновалась где-то возле семидесятого километра шоссе, ведущего на Кручину. За тридевять земель отсюда, в переносном, конечно, смысле. В Миргороде я провел несколько месяцев, всеми правдами и неправдами добывая деньги. Купил «Рено Меган» — он стоил, в общем-то, не очень дорого — и приобрел сколько смог бензина, который обошелся в фантастическую сумму. Но зря — машину вскоре угнали, и я долго передвигался пешком; лишь в Трапенах посчастливилось достать билет на автобус.
Марийка ждет на семидесятом километре. Я столько времени надеялся увидеть ее и, наконец, увижу.