– Потому что, – выдохнула Реми, – четыре года назад, я и Джульен случайно начали ее.
Глава
2
Vive La France
Утром в пятницу, Реми и Меррик сели в самолет. В середине полета Реми поняла, что последние два часа крепко держалась за колено Меррика. Полет не пугал ее. Она провела слишком много лет на спине высоко прыгающих лошадей, чтобы бояться высоты. Но даже спустя четыре часа мягкого полета, Реми оставалась быстро изнашивающимся узлом напряжения.
– Босс? Все в порядке? – спросил Меррик и подал сигнал стюарду принести еще один напиток. Он слишком веселился в первом классе, больше, чем она. – То есть я не против, что ты сжимаешь мое колено так сильно, что я не ощущаю голень, но есть и другие части тела, на которые я мог бы перенести твое внимание, если интересно.
– Стабильно, как всегда. – Реми взяла водку из его руки и выпила ее.
– Ого, Нелли6! – Меррик выхватил стопку. – Нам еще пять часов лететь.
– Прости, – ответила она. – Забери. Я в порядке.
– Ага, ты кажешься в чертовском порядке. Что не так?
– Ничего.
– Сколько раз я должна повторить, что ты худшая в мире врунья? – поинтересовался Меррик. – Ты нервничаешь насчет встречи с этим парнем Джульеном. Да?
– Чуть-чуть, – призналась она. – Самую малость.
– Собираешься сказать почему?
Она покачала головой.
– Нет, если не отдашь мне свою водку.
Он отдал ей стакан.
– Выпей и рассказывай. Ты не можешь сказать что-то типа: «Я и Джульен начали эту вражду» – и драматично отмахнуться, не рассказав всей истории.
– Это унизительная история, – ответила Реми.
– Мисс? – обратился Меррик к проходящей мимо стюардессе. – Мне понадобится попкорн.
– Меррик.
– Говори, – приказал он. – И не упусти ни одной сочной подробности.
– Я пропущу все сочные подробности, – пообещала она. – Ты получишь голый костяк.
– Обнаженка в голом костяке будет?
– Почти обнаженка, – сказала она, поморщившись. Девушка сделала глубокий успокаивающий вдох и сфокусировала внимание на гуле двигателей самолета. Он успокаивал ее, звук двигателей напоминал ей, что она была в тысяче километров и лет от того времени и места ее величайшего унижения.
– Продолжай... – сказал Меррик.
– Это случилось, когда я была в колледже, только выпустилась, если быть точнее. Зимний выпуск. Я приехала домой на Рождество, и мама с папой потащили меня на рождественскую вечеринку в Рейлс.
– На ту огромную конную ферму в Версале7, верно?
– Да, больше, чем Кэпитал Хиллс и Арден вместе взятые.
– Понял. Значит Рождество. Вечеринка. Тебе сколько? Двадцать один? – уточнил Меррик.
– Двадцать два, – ответила она. – Это был официальный прием, и у меня был повод купить потрясающее платье. Нефритовая штучка на бретельках.
– В ней хороши смотрелись твои сиськи?
– Их можно было увидеть из космоса, – ответила она.
– Одобряю. Пожалуйста, продолжай.
– Итак, – начала она и остановилась, чтобы отпить водки у Меррика. Она ненавидела алкоголь, но нуждалась в жидкой смелости. – Я была там уже час, прежде чем увидела этого потрясающего парня. Он стоял в противоположном конце зала, говорил с большим, перспективным баскетболистом из Кентукки. И я предположила, что он был студентом Университета Кентукки, скорее всего, первокурсник. Он пил белое вино и так привлекательно выглядел в смокинге. У него были взъерошенные рыжие волосы. Я не могла оторвать от него глаз.
– Гадость.
– Ты хочешь дослушать историю или нет?
– Рассказывай.
– Джульен был так красив, что мне пришлось выпить весь бокал вина, чтобы набраться смелости и подойти к нему.
– И ты подошла, и он был умен и смешон, и мил, и все то скучное дерьмо, в которое влюбляются женщины?
– Все это и более, – ответила Реми. – Мы вместе гуляли по дому. Роскошному дому. Каждая комната была обставлена на различную рождественскую тематику. Он был словно из сказки или фильма. Я никогда ничего подобного не видела, никогда не ощущала подобного. Та ночь была идеальной. У тебя когда-нибудь был такой идеальный момент, что ты знал, что будешь помнить его всю свою жизнь, если будешь жить этим моментом?
– Никогда, – сказал Меррик. – Но хорошая мечта. Как жаль, что мечты врут.
– Это и ощущалось как сон, только это был не сон. Это была реальность.
Реми закрыла глаза и снова обнаружила себя в том доме, той ночью. Она и Джульен стояли у каминной полки, усеянной дюжиной желтых свечей в антикварных латунных подсвечниках. Комната была наполнена винтажными игрушками и елью, которая возвышалась от пола до потолка. Серебряные и золотые звездочки на дереве отражали танцующий свет от камина. Она никогда не была тем типом девушек, которые верили в любовь с первого взгляда. И затем она встретила Джульена, и в ту ночь, одну идеальную ночь, она поверила.
– Должно быть, этот парень был особенным, – отметил Меррик.
– Я думала, он мог быть таким. – Реми знала, что она худшая в мире врушка. Могла бы с таким же успехом сказать правду. – Я не знала, насколько особенным он был, потому что он сказал только свое имя – Джульен. Мы говорили обо всем и ни о чем. Не помню, о чем, кроме как он смешил меня и задавал вопросы, словно хотел знать обо мне все. И, прежде чем я осознала, вот мы, стояли под омелой.
– Самый лучший поцелуй? – спросил Меррик.
– Самый лучший поцелуй, – согласилась она, вспоминая как губы Джульена немного дрожали при первом легком прикосновении. Нежность быстро переросла в страсть, и она не заметила, как ее руки оказались на его спине, а его губы на ее шее, ее ухе, ее горле. Каждое последующее Рождество она думала о Джульене. Огоньки, дерево, аромат ели и свечей возвращали воспоминания. Может, поэтому она не могла представить, как проводит Рождество с Брайаном Роузлендом. Рождество уже было заклеймено Джульеном и тот идеальной ночью, которая была всем, что она хотела, но никогда не просила.
– Полагаю, произошло неизбежное, – сказал Меррик.
– Мы нашли пустую гостевую спальню. Мне показалось, что я заперла за нами дверь.
Меррик поморщился. – Вижу, куда все идет...
Реми кивнула, ее лицо покраснело от воспоминаний.
– Мы долго целовались. Джульен казался немного взволнованным, и я не хотела торопить события, поскольку мы только что познакомились. Но затем он расстегнул мое платье и свою рубашку... и свои брюки... и затем.
– И затем?
– И затем, когда все остальное происходило, он сказал кое-что странное, и я остановилась.
– Странное? Что? Он отрицал Холокост или что-то вроде того?
– Он сказал... «Это ощущается лучше, чем я себе представлял».
Меррик склонил голову на бок.
– Лучше, чем представлял? То есть у него никогда не было девушки, чтобы делать всякие штучки? Предполагаю, ты делала особую штучку.
– О, да. Я делала особую штучку. С удовольствием. И когда он намекнул, что ни одна женщина не делала для него этого, я протрезвела и спросила, сколько ему было лет.
– Вот черт, – ответил Меррик.
– Меррик, я была полуобнажена в постели с девственным сыном одной из самых влиятельных семей в индустрии чистокровных скачек, которому едва-исполнилось-семнадцать.
– У-упс.
– Две секунды спустя я сказала ему, что мы должны остановиться, и открылась дверь. Мое платье были спущено, его пиджак был снят, его рубашка распахнута, его брюки расстегнуты... и все это увидела его мать.
Глаза Меррика стали комично большими. Реми рассмеялась бы, но болезненность воспоминаний все еще не отпускала.
– Насколько было плохо? – спросил Меррик. Она оценила, что он, кажется, понял тяжесть ситуации, а не отпускал шуточки про миссис Робинсон.
– Плохо. Мама Джульена выпила чуть-чуть больше рождественского пунша. Она быстро перешла на визг, который услышали все на вечеринке.
– Ох, это плохо.
– Очень плохо. Появились мои родители и стали защищать меня. Его родители называли меня очень некрасивыми словами. Отец сказал отцу Джульена: «Сэр, контролируйте свою жену». А пять минут спустя мой отец и его отец дрались. Физически дрались. Папа подарил мистеру Брайту подбитый глаз, а мистер Брайт папе кровавый нос. Чудо, что никто не вызвал копов.
– Дерьмо.
– Матери оттаскивали отцов друг от друга, но все едва не превратилось в кошачью драку, пока не появились мистер и миссис Райли и всех успокоили. Бедный Джульен умолял всех заткнуться и оставить нас наедине, чтобы мы смогли поговорить. Но его родители выволокли его, буквально выволокли его от меня, и он постоянно извинялся передо мной. «Прости Реми. Я должен был сказать. Прости...»
Она до сих пор слышала слова унижений, звенящие в ее ушах.
– И с этого началась вражда? – спросил Меррик.
– Это было начало. Мои родители были обозлены на Брайтов за то, что те устроили сцену и обвинили меня в соблазнении их мальчика. Брайты были обозлены на моих родителей, потому что мои родители обвиняли Джульена из-за лжи о его возрасте. Он не лгал, к сведению. Я не спрашивала его о возрасте. Ни разу не пришло в голову спросить, пока не стало слишком поздно. А я просто стояла там в шоке, ничего не говорила и думала, что меня сейчас стошнит и пыталась уберечь папу от убийства его отца. Мне не удалось поговорить с ним, сказать, что мне жаль, даже попрощаться с ним. Все было ужасно.
– Ты не сделала ничего незаконного, – сказал Меррик. – Тебе было двадцать два. А законный возраст в Кентукки – шестнадцать.
– Мне нужно знать, почему ты запомнил этот юридический факт?
– Неа, – ответил он. – Значит, ты больше не видела Джульена?
– Мои родители запретили контактировать с Джульеном. Я не видела его с той ночи. Даже ни на одной гонке.
– Куда он пропал?
Она пожала плечами и притворилась, будто никогда не искала его и не задавала себе тот же вопрос. Каждую скачку она искала его.
– Он исчез. И это все. Только его семья так и не простила мне почти соблазнение его сына, и моя семья до сих пор не простила им мое публичное унижение, наше, на вечеринке.