Толпы паломников совершали омовение в кислотных лужах сточных вод у дороги, очищая себя перед… чем? Фабий не знал. Над головой крылатые фигуры звероподобных фурий парили на восходящих потоках воздуха, время от времени выхватывая неосторожного пилигрима и унося того к небесам, где его, не перестающего вопить от восторга, пожирали.
Фабий и его спутники были не единственными воинами, шедшими по этой дороге. Он заметил яркие фигуры шумовых десантников, взгромоздившихся на поваленные статуи и колонны. Эхо их звуковых поединков катилось на многие лиги во всех направлениях.
— Видно, отыскать это место легче, чем я думал, — буркнул Фабий.
— Только тем, кто истинно верит. Но даже если отыскать мир, нет никакой гарантии, что тебя пустят в сад. У Фулгрима… высокие стандарты. — Квин указал пальцем. — Вон там. Чуть впереди. Вход в сад Шестикратного удовольствия.
Ворота сада вздымались выше, чем мог видеть глаз, уходя ввысь за пределы как физического, так и машинного восприятия. Ворота стояли одни, без стен, излучая мягкое сияние, одновременно приятное и отталкивающее. Створки изображали бесчисленные миллионы душ, извивающихся в оргиастическом наслаждении, а может быть, боли. По сторонам арки, которая держала ворота, возвышались два огромных безобразных изваяния — бесформенных вихря бьющих копыт, оскаленных зубов и цепких когтей.
Когда они подошли ближе, Квин, поочередно преклоняя колено перед каждой статуей, произнес:
— Властелин Невоздержанности.
Фабий уже видел подобные изображения Слаанеш среди развалин старушечьих миров. На миг из памяти всплыла улыбка, огромная, как небеса, и голос, похожий на треск костей целого мира. Он тряхнул головой, прогоняя воспоминания.
— Зачем здесь ворота, если нет стен?
— А кто осмелится войти в них без приглашения? — ответил Квин.
— Они поют, — как во сне проговорила Савона. — Ворота поют!
Фабий тоже их cлышал, хоть и очень тихо — словно далекий хор знакомых голосов.
— Кинска, — пробормотал он. — Звучит очень похоже на «Маравилью».
Фабий оглянулся вокруг, только сейчас заметив множество скрюченных фигур, которые лежали, укрывшись в руинах, усеявших окрестности ворот. Все выглядели мертвыми или спящими.
— Да, — отозвался Квин, — это песня Слаанеш. Говорят, его любимый сын создал эти врата из чешуйки, вынутой из бока Темного князя.
Фабий наморщил лоб:
— Любимый сын… Фулгрим?
Квин кивнул:
— Кто же еще, как не наш отец?
— Ну конечно. Можно было догадаться — такая пышность и размах. А как мы их откроем?
Фабий зашагал вперед, с хрустом давя кости.
— Постучим, — сказал Квин, не двигаясь с места. — Вернее, ты постучишь.
Фабий остановился:
— Я? Почему?
— Ты же здесь паломник, брат. Не я и уж точно не она. — Квин кивнул в сторону Савоны, которая стояла, покачиваясь в такт странным мелодиям, струившимся в воздухе. Музыка изменилась, стала более настойчивой, словно звучала на крещендо. — Наши души уже куплены и проданы. А твоя пока еще ждет своего хозяина.
Фабий насмешливо фыркнул:
— Мне говорили обратное.
— Человек должен добровольно склониться перед богами. Иначе это… ересь. Богохульство.
Фабий сморщился:
— Ладно. Я постучу. Больше того, я оттащу нашего генетического отца от всех этих гедонизмов, какими он сейчас занят, и заставлю выслушать меня. — Он повернулся к воротам. — Ты слышишь? Фениксиец, я пришел — и не потерплю отказа!
Пока Фабий шагал к воротам, изношенный организм накачивался стимуляторами. Старший апотекарий ощущал на себе взгляды жавшихся по углам пилигримов и гадал, не набросятся ли они на него в бешенстве, если он сумеет открыть ворота. Он перехватил Пытку двумя руками и почувствовал, как осколок демона жадно откликнулся. Фабий понял, что тот узнает это место. Видимо, бывал здесь прежде. Какова бы ни была причина, артефакт, казалось, ликовал в ожидании того, что должно произойти.
Фабий разделял эту радость. Он жаждал уничтожить планету и швырнуть осколки в лицо Фулгриму. За все интриги, за все проклятия, за все головоломки, которые пришлось вынести, он подожжет этот драгоценный сад и вынудит Фениксийца вернуться в суровый мир его обязанностей.