Казалось, что с каждым мигом сюда приходят все новые души. Мелюзина знала, что некоторые, как и она, являлись паломниками, ищущими владыку мира сего — Кастеляна Наслаждений, Смотрителя Восхищений, Просветителя и Приносящего Воду. Но в отличие от них Мелюзина пришла сюда не ради себя, но ради отца.
Хотелось бы верить, что он поймет, почему она оставила его, искала Каллакс и заключила сделку, чтобы войти. Хотелось бы верить, что отец ею гордился. а может быть, даже был благодарен. Но она слишком хорошо его знала. От Фабия Байла никто не дождался бы благодарности. Ни капли, ни пылинки. Пускай, она все равно сделает то, для чего пришла сюда. Ради отца. Хочет он того или нет.
Танцор споткнулся и рухнул, едва не опрокинув и Мелюзину. Она прыгнула и опустилась неудачно. От раны ее спасли лишь врожденные рефлексы. Отец сотворил ее не только умной, но и сильной, крепкой. Однако даже у его гения были пределы. Как и у ее выносливости — и она как раз почти иссякла. Платой за вход сюда был танец, но танец бесконечный. Смертная хрупкость была чужда демонам. Они не понимали ограничений человеческих тел, да и не могли понять. Отец говорил: это потому, что они не обладают способностью мыслить. Они — лишь отражения сознаний смертных, которых терзают. Но Мелюзина повидала достаточно, чтобы знать: пусть это и было с точки зрения Фабия правдой, здесь и сейчас все иначе. Твари вокруг были так же разумны, как и она, и коварны, как могли быть лишь создания, жившие тысячелетиями.
Рухнувший танцор, мужчина в экзогенном комбинезоне, разукрашенном так, что слезились глаза, завопил, когда его утащили в толпу и разодрали в клочья. Женщина в кристаллической накидке и маске, сделанной из кованой меди, не успела обернуться, собираясь бежать, как подобный коню демон набросился на нее, вцепившись ей прямо в глотку. Смертные бросились кто куда, забыв о приличиях.
Похоже, демонам надоело ждать. Теперь они накинулись на Мелюзину. Сначала несколько, затем множество. Твари с предвкушением щелкали хитиновыми клешнями, хлестали извивающимися цепкими языками и кусали воздух пастями, брызжа слюной. Она уклонилась от хватких когтей первой демонессы и впечатала кисть ей в лицо. Странной формы кости треснули, и существо отшатнулось, захлебнувшись трелью.
Длинный язык обвил ее руку, едкая слюна опалила плоть. Она закричала и вцепилась в розоватый мясистый хлыст, а затем вырвала его вместе с фонтаном ихора. И так Мелюзина билась, сражалась, как ее учили те, кого отец со смехом называл «дядями». Пусть у нее и не было оружия, кроме рук и ног, пусть конечности и отяжелели от изнеможения, она отгоняла чудовищ — снова и снова.
Вскоре их неестественная кровь замарала бледную плоть Мелюзины и забрызгала волосы. Ихор жег глаза, отчего было тяжело видеть. Но она продолжала двигаться, продолжала бороться. Как ее учили дяди. Что бы сказал Арриан, если бы увидел ее теперь? Или почтенный Цимисхий? Похвалили бы они ее или только покачали головой, видя такое безрассудство?
Как знать. Она ударила локтем в распахнутую пасть, и осколки зубов ужалили плоть. Мелюзина закружилась, схватила выпуклый горловой мешок и оторвала — плоть затрещала, как парусина. Захлебывающийся собственной желчью мутант отшатнулся. Но на место каждого поверженного зверя будто вставали два новых. Она попятилась, оглядываясь, ища путь к бегству, но отовсюду на нее скалились чудовищные хари. Она совершила ошибку. Здесь не найти ни спасения, ни передышки. Лишь смерть и вечное проклятие.
Что-то длинное и студенистое дернуло ее за лодыжку, и Мелюзина рухнула. Она пыталась встать, но копыто ударило ее в грудь, вдавливая в землю. Над ней склонились демоны, хихикающие, перешептывающиеся, хохочущие. Обещающие ей вечность боли. Мелюзина ответила им проклятиями, не собираясь молить о пощаде.
А затем она вздрогнула, увидев серебряную вспышку. Демонесса рухнула. Сыплющее искрами лезвие тяжелого силового топора рассекло ее череп. Вырвавший клинок из плоти гигант обернулся, замахиваясь оружием для нового смертельного удара.