Он разделся и лёг в кровать. На улице всё было так же тихо, его клонило в сон. Он закрыл глаза и уже почти уснул под тихое стрекотание сверчков, как вдруг всё неожиданно стихло. Всё. Ни стрекотания сверчков, ни жужжания бражников, ни шелеста травы. Звуки исчезли. Алексеев представил себя в холодном сыром гробу глубоко-глубоко по землёй. Но вдруг звучание резко возобновилось. Но только звуки были совсем другими. Сначала послышались стоны. Стоны становились всё громче и пронзительней. Вдруг всё на минуту смолкло. И тут же всё возобновилось, только кто-то начал стучать в дверь. Стук был неровным, но громким и настойчивым. Павел осторожно приподнялся с кровати и тихо спросил:
-Кто там? Что вам нужно?
Ответа не последовало. Стук не прерывался, стоны и всхлипы становились всё громче и протяжней. Алексеев отскочил в комнату и судорожно полез под кровать, пытаясь схватить топор. Он нащупал искомый предмет и, дрожа, схватился за него и прижал к груди. Звуки не прекращались. Казалось, что тому, кто стучал в дверь было всё равно. Казалось, он выполнял свои действия, как необходимый ритуал, который он повторял из раза в раз. Павел в обнимку с топором медленно, стараясь не шуметь, залез под одеяло и, как ни странно, заснул под неравномерное постукивание в дверь.
Проснулся он поздно. Было уже далеко за полдень. Он встал с кровати, обнаружив, что так и заснул с топором в руках. На улице было тихо, слабое осеннее Солнце освещало мрачные ели, и запоздавшие птицы на старой сосне перескакивали с ветки на ветку и весело щебетали, радуясь последнему лучам мрачного Солнца. Алексеев, не отпуская топор, обошёл дом, но кроме куска бинта на подоконнике и человеческих следов у порога ничего не обнаружил. После бессонной ночи, он очень хотел есть, и тут он вспомнил о мясе, лежавшем в холодильнике, в нём боролись два чувства: голод и отвращение к мясу, которое было на столько ужасным, что даже во времена голода не каждый решился бы его съесть. Где-то через полчаса голод победил, и Павел пошёл на кухню, открыл холодильник и взял в руки злополучный кусок мяса, который уже выглядел на столько несвежим, что ему было легче не есть год, чем съесть это. Но он был не в той ситуации, чтобы выбирать. Схватив гнилое мясо, и бросив его на стол, он судорожно стал искать кастрюлю или сковородку, чтобы пожарить или сварить мясо. Посуды не было, но кроме того он обнаружил, что кто-то отключил электричество в доме. Из его глаз полились слёзы. Его руки тряслись. Голод усиливался с каждой секундой и вдруг он, как будто забыв, что он человек, набросился на сырое мясо и стал буквально вырывать куски и проглатывать, не жуя. Это мясо было самым ужасным и самым прекрасным, что он пробовал в своей жизни. Он утолил свой голод, упал на пол и стал вытирать слёзы, испачканным, мокрым от крови пакетом. Он не знал. Но понял, что произошло что-то ужасное. Он встал и, пошатываясь пошёл в спальню. Он чувствовал, что силы покидали его. Хотелось спать, но самое ужасное, что ему опять хотелось есть. Он лёг на кровать и закрыл глаза. Спать ему неожиданно расхотелось, и он лежал с закрытыми глазами, уткнувшись лицом в подушку и повторял: «Я хочу спать! Я хочу спать!». Он лежал и повторял это около часа и, наконец, заснул.
Когда он проснулся, уже стемнело. Всё ещё шелестела трава, кричали птицы, где-то далеко даже послышался гудок автомобиля. Алексеев вслушался. Казалось, люди были так недалеко, да что там люди… рядом, за дверью шла жизнь, а в этом доме была только смерть. Он опять схватил топор, но в этот раз решил не прятаться, а подойти к окну и посмотреть на тех, кто приходил прошлой ночью. Около получаса он просто лежал и смотрел в потолок. Вдруг, как и прошлый раз все сторонние звуки затихли, и неожиданно раздался резкий стон. Алексеев невольно вскочил на кровать и вжался в стену. Этот стон был громче, в разы громче, чем в предыдущую ночь. Нечто медленно подползало к двери и начинало в неё биться. Павел дрожал всем телом, но, поборов свой страх, он стал медленно подходить к занавешенному окну. Плотная серая шторка полностью закрывала вид из окна. Она была на столько плотной, что, казалось, заглушала все звуки, которые слышались на улице. Алексеев прижался к ней и расслышал еле заметное сиплое дыхание. На секунду он отстранился от окна. В нём боролись чувства страха и любопытства. Казалось, страх начал одерживать в нём верх, но любопытство подкреплялось ужасом перед неизвестным и усиленными, повторяющимися ударами в дверь.