— Как только мы освоимся с этим, будет легче, — промямлила она.
Моя нога была поднята и поставлена на что-то внутри душа, чего раньше там не было. — На чем моя нога?
Грэйс еще немного меня поправила и проверила, закрыты ли мои конечности, потом ответила.
— Я принесла еще одно сиденье из больницы, чтобы тебе было легче. Так ты немного устойчивее, поэтому ты можешь принимать душ сам, если захочешь.
Мои мышцы болели, в руке пульсировала боль, а боль в ноге была почти невыносима, но я не мог сосредоточиться на боли. Грэйс сделала так, что я получил возможность справиться со всем самостоятельно. Я не смог бы в полной мере отблагодарить ее за это.
— Спасибо? — сказал я, качая головой, когда это превратилось в вопрос.
— Ты уверен насчет этого? — поддразнила она, передавая снимающуюся насадку для душа. Папа установил ее за день до того, как они привезли меня домой, в надежде, что я однажды я воспользуюсь ей. До сих пор я едва ли прикоснулся к ней. Как только мои пальцы крепко обхватили ее, Грэйс ее отпустила.
— Да. Я ценю это, — признал я, делая акцент на искренности в моем голосе.
— Пожалуйста. Я здесь только для того, чтобы помочь тебе облегчить передвижение и убедиться, что ты не слишком навредишь себе, делая это.
— Ты имеешь в виду тот вред, который я мог причинить этой дурацкой коляске?
— Именно, — сказала она, ее голос выдал улыбку. — Хотя, за последние пару дней ты управлял ею гораздо лучше, — она включила воду и настроила температуру, затем подняла мою руку и направила насадку к крюку на регулируемом штоке, убедившись, что вода нас не забрызгает. — Пока начнем с основного. Вот крюк. Если ты держишь насадку вниз за ручку, ты можешь почувствовать, как она скользит на крюке и можешь быть уверен, что она надежно закреплена.
Она показала мне несколько раз, прежде чем осталась довольна. С водой были трудности, но она заверила меня, что было бы лучше практиковаться таким образом, так как в основном я собирался принимать душ самостоятельно. Было странно заново учиться чему-то, никогда бы не подумал, что это будет необходимо, пока не потерял зрение.
Как только насадка была снова помещена на крюк, она выключила воду и подняла мою руку к полке рядом с штоком, направляя мои пальцы к паре бутылок.
— Шампунь в квадратной бутылке, — сообщила она мне и подождала, пока я пощупал форму бутылки достаточно, чтобы запомнить ее. Она переместила мою руку к другой бутылке: — Это гель для душа. Он круглый, — и снова она терпеливо ждала, пока я запомнил ее форму. — А вот мочалка. Я зайду в магазин сегодня вечером и куплю тебе губку. Она лучше намыливает, плюс, ее легче держать.
Она медленно двигала мою руку взад и веред, так чтобы я мог чувствовать, где все находится, затем она отпустила руку и ждала, пока я сделаю это сам. Из-за отсутствия ее прикосновения у меня отказал мозг, и с первой попытки я наткнулся на обе бутылки, с грохотом отправив их на пол. Она поставила их на место и велела мне попробовать снова. На этот раз я двигался медленнее и сам смог найти их, не уронив их снова.
— Ну, вот. Тебе просто нужно быть терпеливым по отношению к себе и окружению.
Я кивнул и поджал губы. Я мог выполнить эту часть, мне просто нужно было попрактиковаться. Поскольку моя левая рука была рабочей, это будет легко.
Я потянулся к бутылкам еще раз, и одна из них упала мне на колени.
— Я позволю тебе самому сделать это, — заикаясь, сказала она.
«Держи себя в руках, Меррик».
То, что я был почти полностью голым перед этой женщиной, совсем не помогало. Также не помогало и то, что из-за ее голоса мне все труднее и труднее было подавить эрекцию. Простите за каламбур.
— Ты не возражаешь, если я останусь в ванной, пока ты моешься? Хочу быть поблизости на случай, если в этот раз буду тебе нужна, — небрежно объявила она. Ее тон был очень беспристрастный, и мне стало интересно, для скольких людей она уже это делала.
Я кивнул в знак согласия, и она снова включила воду. Когда я чувствовал, как она ходила вокруг меня, именно тогда я понял, что на самом деле боялся делать это один. Я хотел, чтобы она была рядом, но вряд ли собирался признавать это и тем самым отпугивать ее. Вместо этого я решил ее дразнить.
— Ты просто хочешь удостовериться, что я вымоюсь как следует, не так ли?
Она тихо рассмеялась и положила свою руку на мое обнаженное плечо.
— Ты меня раскусил. Я не настолько доверяю тебе, чтобы верить, что ты избавишься от этой ужасной вони в отсутствии какого-либо контроля.
Я опустил голову и почувствовал, как мои губы растягиваются в улыбке до ушей. Моя первая настоящая улыбка с того ужасного дня. У меня болели щеки. Серьезно? Неужели прошло так много времени с тех пор, как я использовал эти мускулы? С тех пор, как я улыбался достаточно, чтобы растянуть их?
— Вот так, — прошептала Грэйс. — Вот он ― Меррик, которого мне нравится видеть. Он очень красивый.
Жар залил шею и лицо, но я все еще улыбался. Странно, так как я знал, что она врет, как дышит.
— Да, он тоже умеет смущаться? Осторожно, Меррик. В тебя кто-нибудь может влюбиться.
С этими словами Грэйс вышла из душевой и плотно закрыла дверь. Скрип ее туфель по полу ванной был последним звуком, который я услышал, прежде чем впервые за столько месяцев самостоятельно помылся.
Глава 5
Грэйс
«Зачем я это сказала?»
«С чего я вообще взяла, что сказать это было уместно?»
— Кто-нибудь может влюбиться в тебя.
Это бы непрофессионально, и это было глупо... и это смутило Меррика. Я была уверена в этом. Он был не в том положении, чтобы ответить на мой флирт, но это получилось так естественно. Флирт никогда не был моей сильной стороной, но с Мерриком это было гораздо естественней, чем с Джейсоном, и с Мерриком я не спала. На самом деле, я и другом ему не была. Мы постоянно спорили, а когда мы не спорили, мы не разговаривали.
Почему тогда я чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо к кому-то еще?
Та первая неделя была трудной с его постоянным недовольством и спорами. Он отказывался пробовать что-нибудь новое и отказывался проявлять любого рода терпение со мной или с собой. Спустя несколько дней все дошло до той точки, когда отказ был единственной возможностью и полностью оправдан. Я не могла до него достучаться, а ему было все равно, если кто-то смог бы.
Это было ясно как день. Меррик не хотел поправляться, потому что, по его мнению, это было просто невозможно.
Затем он открылся. То, что началось как незначительный спор — почти оскорбление для меня — стало абсолютно чем-то другим, было ли это преднамеренно или нет. Мы оба пережили ужасную потерю. Это была связь, о которой он не знал, что она у нас есть, и это все меняло.
Я не делала вид, что понимала ужасы, которые он видел, или то дерьмо, через которое он прошел. Но я могла понять чувство потери, о котором он каждый день размышлял.
У меня заняло месяцы, чтобы, наконец, я снова стала собой. Даже тогда это было нереально. Пока мама не сказала, что она сделала, и не показала мне, что я только причиняла себе вред.
Я не вела себя так, будто я была во всех смыслах лучше, потому что я не была такой. Мне до сих пор каждый день больно, но справляться с этим становилось легче. Легче принять это. То, что я заперлась в своих мрачных воспоминаниях, не помогало мне получить то, что я хотела от жизни.
Разница была огромна, когда дело касалось Меррика и того, что навсегда изменило его жизнь. Я была не единственной, кто не видел, как вокруг меня гибнут мои братья, и я не испытала ту боль, которая оставляет эти глубокие шрамы, физические и эмоциональные.