Чванство и высокомерие посла исчезли. Он побледнел.
— Успокойся, хозяин не успеет отсечь тебе голову, как явится вождь аланов.
Послы удалились, и старые воины остались сидеть на месте, как глыбы, лежащие веками на берегах Терека.
10
Тоха разбудил зловещий треск и свист хлыста. Он вскочил, потер кулаками глаза. Из дырки в темницу пробивался дневной свет, значит, спал он недолго.
— Дорогу, дорогу, шелудивые собаки! — услышал узник издалека голос стражи, расчищающей дорогу перед Тимуром. Неистовый шум и зловещий свист хлыста подступали все ближе я ближе.
— На колени, на колени, собаки!
— Дорогу повелителю!
Под самой стеной темницы кто-то завыл от боли, как волк, призывающий в опасности своих сородичей.
«Неужели они идут сюда? О святой Уастырджи, помоги мне!» Тох сжал ручку топора и стал спиной к незаконченным фигурам вздыбленного коня и плосколицего человека.
Свет ослепил Тоха, и он не видел, как хромой переступил порог. За ним, подобно теням, вошли старый толмач и двое копьеносцев. Мастер увидел совсем близко лицо, изображение которого стало в этой темнице смыслом его жизни. Грозный, пронизывающий взгляд. Сведенные в одну линию брови. В могильной тишине темницы раздался скрипучий голос толмача, переводившего слова Тимура:
— Я вижу не только тебя самого, но и твои мысли!
— Да ты провидец! В ясновидении ты превзошел самого пророка Мухамеда, но тебе пока не увидеть того, чего ты хочешь! — сказал Тох.
— За такой ответ торчать бы тебе на колу, но у тебя, наверное, было время сообразить, что это не в моих интересах.
— Ты же, надеюсь, успел подумать о том, почему я, аланский воин, до сих пор не покончил с собой или почему не кинулся на тебя с топором, когда ты занес свою хромую ногу над порогом!
Холод браслетов, сжимавших ноги узника, стал ощущаться все меньше и меньше. Он не замечал ничего, кроме пронизывающих глаз Тимура. В какой-то миг их взгляды сошлись до рези в зрачках. И этот миг показался Тоху вечностью.
«Я бы сейчас не промахнулся, чего я жду?.. Нужен всего один прыжок и взмах топором. Но спасу ли я этим Аланию? Вдруг вместе с его смертью исчезнет и то, что я увидел в собственной душе? Наверное, еще никому не удавалось пролить свет на тайны души человеческой!.. Я, аланский воин и мастер, дожил до того, что у меня задрожала рука, когда представилась возможность убить кровопийцу! И не то чтоб дрогнула рука, еще хуже!.. Разум диктует мне беречь его! Есть вещь, которая заставляет меня воздержаться. Она во мне самом… Во мне и за моей спиной…»
Блеснула кривая сабля. Тимур, проливающий человеческую кровь изо всех сил, полоснул Тимура, утоляющего жажду лошадиной кровью. Две половины рассеченной деревянной фигуры отскочили в разные стороны. Стража ахнула, а старый толмач запричитал, как нанятая плакальщица:
— О аллах, что видят мои глаза!
Мастер, держась за бока, раскатисто смеялся:
— Ха-ха-ха! Тут уж ты сдал! Это я поверг тебя, я, аланский воин и мастер, сотворяющий богов и бардуагов, слышишь ты, хромой?.. Я еще сотворю тебя, слышишь? Ха-ха-ха!
Тимур замахнулся на смеющегося мастера. Сабля застыла в воздухе. «Он силен, а его нужно сломить не так!» Оружие во второй раз опустилось на раздвоенное изваяние.
— Ты не так умрешь, собака! Ты будешь смотреть на собственную смерть! — Тимур выхватил из-за пазухи фигурку Уастырджи — Еухора и зашипел: — Но сначала ты мне высечешь такого же божка!
— Все-таки положила тебя на лопатки правда Еухора!
Тох еще долго стоял у закрытых дверей и смеялся, пока не обессилел от смеха. Потом лег на сырой пол, стараясь удержать в душе радость, которая досталась ему такой ценой.
11
Теперь он знал, как оживить мертвое изваяние. Он видел на плоском лице Тимура, в его глазах неутолимую, неугасающую жадность. Он вдохнет в изваяние то, что видел воочию, но как это увидит сам Тимур? И как мог Тох заставить двойника Тимура смотреть на мир глазами глупца, если властелин умен, как змей? Подобает ли мастеру пройти мимо правды и изваять ленивца, если кумир его мыслей быстр, как лань? Может ли зародиться в воображении мастера благородный, нежный образ, если его глаза видели человека ненасытного, как волк?..
Тох ударил обухом топора в железные двери, давящая тишина всколыхнулась неистовым криком:
— Эй, сыроеды!
Тимур опять появился в сопровождении толмача. Стража, загородив мастера, пропустила его по узкому живому коридору в темницу. На нем были синие атласные шаровары, заправленные в голенища сафьяновых сапог. Тимур старался меньше хромать, чтобы скрыть усталость бессонных ночей. Двое телохранителей поддерживали его. На полу темницы валялись щепки. «Он не увидит того, что я хочу, не поймет, ради чего я живу!» — мелькнуло в голове мастера.