Впрочем, выбор у семьи Франсуазы был невелик. В самом деле, куда еще деть дочь, которая мало того, что не обзавелась достойным кавалером, который в будущем смог бы стать ей хорошим мужем, так еще и выросла с характером, да не самым простым. Но капризная от природы, придирчивая к себе и окружающим и крайне впечатлительная мадемуазель удивительным образом прижилась во дворце. Еще и оказалось, что мужа себе найти в Боклере гораздо проще. К тому же, Франсуаза совсем не брезговала мыслью при удобном случае записаться в любовницы к какому-нибудь жутко богатому и жутко уважаемому, пусть и немолодому графу или барону. Ведь что взять с молодых рыцарей, кроме неиссякаемой напыщенности, длинного списка бессмысленных клятв и сомнительных перспектив? Потому как влияние и какая-никакая власть с неба не падает, и молодой рыцаришка тебя ею не одарит с ног до головы, как бы ни щебетал твой ротик и какими бы ловкими ни были пальчики. А возраст… Возраст — это всего лишь цифра. В конце концов, никто не вечен.
И вот теперь, стоя посреди комнаты при свете свечей в легкой ночной рубашке и с бокалом вина в руке, Франсуаза внимательно рассматривала свое отражение в зеркале и едва заметно дергала уголками губ, беззастенчиво любуясь своей красотой. Она как никто другой знала все свои достоинства и неустанно училась использовать их себе во благо. Она видела, как засматриваются на нее молодые рыцари, когда она гуляет во дворцовых садах делая вид, что любуется розами или читает книгу, а сама бессовестно увиливает от своих прямых обязанностей.
Этому нехитрому трюку ее обучила, как ни странно, эталон целомудрия и безупречного поведения, Вивиенна. Пусть у княгини и есть глаза по всему дворцу, на кое-что та все же способна их закрыть. Тем не менее, приходилось помнить, что что ее светлость — женщина с непростым характером, и ее настроение сильно зависит от количества выпитого Сангреаля и того, насколько умелым оказался ее очередной фаворит. Так что праздными прогулками по саду в разгар дня злоупотреблять все же не стоило. Впрочем, Франсуаза уже давно научилась чувствовать ту грань, когда можно себе позволить некоторую вольность, а когда лучше обождать.
Тонкие пальцы скользнули сзади по шее, собирая на затылке темные пряди и перебрасывая их вперед. Губы снова дрогнули, но улыбку получилось сдержать. Глядя на свои густые вьющиеся волосы, Франсуаза вспомнила, как однажды проследила похотливый взгляд старого первого министра Виктора Трембле. Забавно, что ее даже не впечатлило то, как демонстративно он одергивал штаны в районе паха, облизывая свои пухлые, совершенно некрасивые губы, пялясь исключительно на нее — пятую фрейлину светлейшей княгини. Подумать только, ведь именно его на прошлой неделе застали с совсем еще юной баронессой в беседке у озера в весьма замысловатой позе. Но, видимо, до княгини новость о бесстыдном проступке министра не добралась, если тот умудрился усидеть на своем месте. А может и добралась, но ее светлость были в хорошем расположении духа. Впрочем, тут не угадаешь.
Пригубив вина, девушка со всей внимательностью всмотрелась в зеркало, ловя свой собственный взгляд. Чего греха таить, даже несмотря на все это, Франсуазе до дрожи в коленях нравилось ловить на себе взгляды капитана де ла Тура. И пусть весь двор судачил о том, что суровый и исполнительный Дамьен де ла Тур беззаветно влюблен в ее светлость, сама же девушка видела немного другое в его взглядах. На Анну-Генриетту он смотрел с благоговением, старался заботиться и оберегать — в рамках своих полномочий, конечно же. Без сомнения, он готов отдать за нее жизнь, и кто будет порицать его за это? Такая преданность своему правителю достойна только уважения.
Вот только на саму Франсуазу он смотрел иначе. Порой в его взгляде проскальзывала некая «осязаемость», если это так можно назвать. Кожа покрывалась мурашками, будто он сам прикасался к ней огрубевшими пальцами, корни волос приподнимались, будто шевелились под его дыханием, а острые плечи вздрагивали, будто он оглаживал их. И было в этом мимолетном взгляде что-то такое необъяснимо приятное, странно будоражащее девичью душу, от чего в одночасье становилось жарко, а воздуха переставало хватать. Но что именно это было, Франсуаза так и не поняла. Откровенно говоря, сама девушка не была бы против, предложи он ей уединиться за какой-нибудь шторой или статуей, но так, чтобы никто об этом не узнал.