— Послушай, Женевьева, — начала девушка, обхватив себя руками и обернувшись лицом к женщине. — Не могла бы ты собрать для меня кое-какую информацию?
— Конечно, госпожа. Не впервой уже, — кивнула та, спрятав руки в кармане передника, как всегда делала когда речь заходила о необычных просьбах хозяйки.
Франсуаза для пущего эффекта помолчала немного, походила из стороны в сторону шлепая босыми ногами по полу и шелестя шелковым подолом платья, а когда остановилась у камина, тяжело вздохнула и решительно заговорила:
— Я так понимаю, ты уже знаешь, что благородный рыцарь ее светлости, господин Креспи, скоропостижно покинул нас. Вчера.
— А как же не знать? Весь дворец с самого утра только о том и говорит, — закивала служанка, опустив глаза в пол. — Хороший был человек. Не без изъянов, но хороший. Столько лет на службе… Почти всю свою жизнь служению светлейшей княгине и Туссенту посвятил. Тут любой бы запил…
— Не могла бы ты разузнать об этом побольше? Но осторожно, разумеется, — девушка дотянулась пальцами до выпавшей пряди волос принявшись нервно теребить ее и накручивать.
— Пророк Лебеда! — ахнула Женевьева. — А вам оно зачем?!
— Для общего развития.
— Господин де ла Тур и княгиня не одобрят такого интереса, госпожа, — возразила женщина, раскрасневшись от волнения. — На носу рыцарский турнир, игры в саду! Гостей уже полон Боклер. Вам бы впору помогать с организацией, а не лезть в такие страшные дела!
— Одно другому не мешает.
Как бы ни хотелось Франсуазе проявить властность и выразить свою просьбу ровно так, как подобает дочери графа Леру, вот только с Женевьевой так было нельзя. Тут нужен был особый подход.
— Ох госпожа… На опасное дело вы меня толкаете. Так и на эшафот можно попасть!
— Не впервой уже, — с улыбкой повторила за служанкой девушка, принявшись прогуливаться возле камина туда-сюда, словно на променаде. — Знаешь, Женевьева, я видела как ты смотрела на мою подвеску. Ту, в форме оливки.
— С жемчужинкой? — вытащив пальцы из передника, на выдохе прошептала та.
А еще Франсуаза знала, куда нужно давить.
— С жемчужинкой. Если разузнаешь всю информацию, которой располагает капитан де ла Тур — подвеска будет твоя.
Франсуаза, словно бы дразня, неторопливо подошла к туалетному столику с огромным зеркалом в искусно выкованной позолоченной раме, и нарочито осторожно провела пальчиками по крышке шкатулки, медленно открывая ее. Бросив взгляд из-за плеча на замершую служанку, девушка едва сдержала улыбку, и одним ловким движением извлекла оттуда подвеску, которая по своей форме в самом деле напоминала оливку на тонкой золотой цепи. Затем приподняла ее, якобы рассматривая поближе, а когда услышала тихий вздох, поняла, что «рыбка клюнула».
— Она будет твоя, дорогая. Если ты добудешь для меня сведения.
— Добуду, госпожа, — уже совершенно не колебалась Женевьева, а Франсуаза, тем временем, торопливо спрятала украшение обратно и, положив ладонь на крышку шкатулки, обезоруживающе улыбнулась:
— Восхитительно. Даю тебе неделю. А теперь, думаю, пора искупаться?
***
Франсуаза скучала. Пусть сейчас, накануне долгожданного рыцарского турнира и этой обожаемой княгиней большой игры для придворных в саду, вокруг и творились хаос и суета, все равно в Боклере стояла скука смертная. И скука эта так сильно одолевала Франсуазу Леру, что ей не удалось сдержать громкий зевок. Княжеский хранитель вин господин Бенуа сделал вид, что ничего не услышал, продолжая что-то усердно выискивать в своих обожаемых книгах.
Подбор вина — дело непростое. Особенно в Туссенте. К каждому блюду на княжеском столе полагается особый сорт, как и к каждому событию, происходящему в дворцовых стенах. Когда светлейшая княгиня желала, так бы выразиться, напиться — к столу подавался кувшин до краев наполненный терпким Сангреалем. Когда княгиня распоряжалась подать к обеду запеченного осетра или форель в сливочном масле с веточками тимьяна — к столу подносили графины с белым пряным Эст-Эстом. К дичи прекрасно подходило Помино с его горьковатым послевкусием. К шоколадным десертам с карамелью подавали Фьорано, а если трапеза завершалась фруктовым блюдом со взбитыми яичными белками запеченными до хрустящей корочки — несли мускатное Коте-де-Блессюр. Конечно, в народе ходили слухи о том, что во дворце не пьют ничего, кроме Сангреаля, но Франсуаза знала, что это не так. Сангреаль пила исключительно княгиня, а в особых случаях — и ее свита. Вот только пусть Франсуазу и заставила жизнь разбираться в вине гораздо лучше, чем в тканях для платьев и пудре для лица, всеобщей любви к Сангреалю та не разделяла. Любимый всеми Эст-Эст и куда менее знаменитое Помино были ей гораздо больше по душе. А когда эта самая душа желала напиться — в ход шло и вовсе не вино.