— Дурак ты, — сказала Таня.
— Это факт. А все-таки кто такой Вовка?
— Да он… помогает мне тут.
— Понятно.
— Ничего тебе не понятно.
— Почему. Все понятно.
— Он, если меня кто обидит… в асфальт закатает.
— Ну, правильно.
— А если бы не он, меня бы тут все обижали.
— Понятно.
— Ничего тебе не понятно, — повторила она. — Тебя три года не было.
— Встань на минутку.
Она встала, он принялся поправлять несчастный протез.
— Ой, прости. Я и забыла.
— Ничего, натирает только…
В дверь бешено застучали.
— Сейчас! — с досадой крикнула Таня. Идиоты, подумал Кир. Впрочем, если стук слышен и Тане — это наверняка не они. Значит, Вовка. Тогда все хуже. Правда, в тесном пространстве палатки ему было проще, тут преимущество за ним…
— Тань, скорей! — заорал хриплый голос. — трубы горят!
— Трубы у него горят… — Она оправила платье и открыла дверь. — Чего тебе?
— А чего есть?
— «Топаз».
— Давай. Тань, а может, компанию составишь?
— Ну тебя!
— Ну Та-а-ань!
— Иди давай, — негромко сказал Кир.
— Понял, — ответили снаружи. В следующую секунду Таня вскочила в палатку, захлопнула за собой дверь:
— Ну козлы…
Она уселась у ног Кира, прямо на пол.
— Слушай, Сереж… Ведь можно хороший протез, а?
— У меня хороший. По лицензии.
— Ой, знаю я эти лицензии… Давай хороший, а? Деньги есть.
— У меня тоже.
— Ой, правда, чего это я… Ты же там штуку в день получал, да?
Вот это его царапнуло. Про штуку она сказала с уважением. И даже если уважение относилось к нему, а не к штуке — все равно плохо. Нельзя уважать человека за то, что он на войне получает штуку. За войну — можно, за штуку — нельзя. Впрочем, если бы он не был на войне, тоже бы сейчас, небось, все мерил в штуках. Поэтому он и остался на войне, но никому нельзя было это объяснить.
Таня вернулась к нему на колени и поцеловала в нос, потом в губы, потом снова погладила по голове.
— Ничего ты не понимаешь, — снова сказала она.
— Я пойду, Тань.
— Куда?
— Домой.
— Да посиди! Надо же поговорить, в конце концов!
— Я с матерью еще толком не говорил.
— А, — вздохнула она. — Ну, тогда иди.
Это его еще больше обидело. Он думал, она будет его удерживать.
— Сереж!
— Что? — обернулся он с надеждой, которую не сумел спрятать.
— Ты думаешь, я из-за ноги?
— Да ладно, Тань.
— Ты думаешь, у нас… все, да?
— Да это не я думаю, Тань. Это ты сама думаешь.
— Нет, ты что! Кир, если б ты не ушел… или если б хоть вовремя пришел… Кир, я бы никогда, ни на кого…
С чего это она называет меня Киром, подумал Кир, никогда ведь этого не было. Это наше, ротное. Почему Кир?
— Почему Кир? — спросил он. — Меня в роте так звали.
— Ну, наверное, ты писал… или услышала где-то… Не обижайся, Сереж. Тебе не нравится?
— Не привык просто. Ладно, я завтра зайду.
— Ну давай.
Он спрыгнул на землю. Игорь с Никичем так и стояли около кустов. Эти не предадут, не бросят… не могут… Вот и все, на кого я могу положиться. Тоска, блядь. Вилы.
Таня высунулась из палатки.
— Пока, мальчики! — крикнула она.
Кир, Никич и Игорь переглянулись в крайнем изумлении.
— Допилась, — сказал Никич.
— Ничего ты не понял, — повторила она и захлопнула дверь.
— Ну ладно, — сказал Игорь. — А с другой стороны, ты проститутку тогда драл? Драл. Со всеми? Со всеми. А чего теперь хочешь?
— Ничего не хочу, — сказал Кир. — Спать хочу.
— Нет, рано, — не согласился Никич. — Пошли бы, погуляли… А, Кир?
— Домой надо, — отрезал Кир. — Спать будете у меня.
— А где? Там такой пенал вообще… Одна кровать…
— Под ней и будете. — Он не выдержал и улыбнулся.
Мать спала перед телевизором, по которому показывали дурацкую ночную тягомотину — только что закончилось какое-то кино, и теперь его обсуждали два киноведа. Кир никогда не понимал, зачем нужны эти люди: и без кино-то можно обойтись, особенно если оно наше, нудное, про плохую жизнь, которой режиссер вдобавок не знает, — а уж без киноведов подавно. Чем тратить бабки на этих людей, можно было их отдать кому угодно, той же Кировой матери, которая все так и горбатилась в своем детсаду, а ей, между прочим, сорок пять, и детей этих она видеть уже не может. Киноведы были толстые, толще Никича.
— В современном петербургском кино, — долдонил один, — установился, если вы заметили, такой стиль… такие бесконечные проходы-проезды под музыку отечественных рок-групп, и в центре фильма — непременно герой-одиночка: брат, одна из сестер, потом Иван из фильма «Война», и все это выдержано в единой стилистике, растиражированной целой, так сказать, ротой эпигонов… Герой возвращается с войны, якобы пережив на ней тяжелый шок, и начинает внедряться в гражданскую жизнь или возвращается на войну, потому что умеет только убивать…